- Вот, - помедлив, сочла честным
предупредить, а то вдруг потом обвинят в попытке отравить жениха-Пентарха, - но
они, возможно, не особо съедобны и…
- Я не привередлив, - перебил Дэмир и, взяв
один конвертик, весьма опрометчиво откусил сразу половину.
Ну, сейчас и узнаем, способна ли моя стряпня
отбить у жениха намерение взять меня в жены! Я с любопытством уставилась на
него. Игра эмоций на лице подопытного была непередаваема. Ради этого стоило
превращать кухню в место стихийного бедствия под названием «Леона взялась готовить, бегите, глупцы!».
За пару секунд Дэмир перебрал весь спектр доступных
человеку ощущений: от удивления до смятения и сожаления, что не умеет
растворяться в воздухе, очевидно. Наверное, в его голове промелькнуло немало
заслуживающих внимания идей – упасть, прикинувшись мертвым, сымитировать
инфаркт и много чего еще. Но он остался мужчиной и мужественно доел то, что на
свое несчастье откусил.
- И как тебе? – заботливо поинтересовалась
коварная я.
Даже любопытно, что врать будет. В такие
моменты проявляются многие таланты, о которых сам человек даже не подозревал,
ведь подключается инстинкт самосохранения. Надо солгать так ювелирно, чтобы не
схлопотать по лбу сковородой, ведь девушка старалась для тебя, ваяла эту
несъедобную пакость в поте лица. И с другой стороны, вранье не должно повлечь
за собой доедание тех чудовищных деликатесов, что она притащила. Ибо похороны,
конечно, тоже в какой-то мере праздник, но каждому хочется все-таки пожить
подольше.
- Съедобно, - дипломатично обронил жених.
Нет, милый, так не пойдет! Слишком уж
деликатно-обтекаемая характеристика!
- Тебе понравилось? – уточила я.
- Меня нельзя назвать любителем выпечки, -
ответ вновь прошел по касательной.
Юлит, но по глазам вижу, придумывает
способы, как не подпускать невесту больше к плите! Ладно, тогда в ход пойдут
запрещенные приемы.
- Значит, было невкусно, - печально
вздохнула я.
- Нормально было, - вбил последний гвоздь в
крышку гроба моих блинчиков-конвертиков Дэмир. – Ел и похуже.
- Серьезно? – признаюсь, ему удалось меня
удивить.
Дядя, когда я как-то его порадовала
собственноручно сваренной манной кашкой, сказал, что «ни в жисть не едал
большей гадости» и запретил ее отдавать даже дворовым псам, «ибо все ж животина
живая, жалко бедную». Няня тоже сомневалась, прежде чем позволить мне отнести
тарелку с кашей дядюшке. А потом, поразмыслив, махнула рукой и разрешила,
сказав, что «в конце-то концов, в худшем случае окочурится выпивоха старый и
все наследство тебе, моя курочка, оставит!»