- Знакомься, Тьма, это моя невеста Леона, -
ласково сказал Темный лорд и погладил ее. – Леона, - голос стал более официальным,
позвольте вам представить мою верную напарницу, не раз спасавшую мне жизнь:
госпожа Тьма!
Большие ноздри ящера затрепетали. Она
вгляделась в меня в точности так же, как незадолго до этого сделал ее напарник,
нырнула в мои глаза, проникнув прямиком в душу.
- Здравствуй, Тьма, - прошептала я и, сама
не осознавая, что делаю, тоже погладила ее.
Брови жениха улетели на лоб, во взгляде
взвилось изумление. Сейчас мне откусят руку – или ящер, или ее лорд. Или оба,
по удачному совпадению, у меня как раз две руки. Хотя, одну из них он уже
получил – мой дядюшка был рад отдать племянницу за Пентарха. А на сердце жених
и не претендовал, вероятно. Зачем ему эта безделушка?
Понимание сделанного явилось вместе со
страхом. Но на смену ему тут же пришло облегчение, потому что ящер просто
фыркнул – вроде бы, вполне благодушно, обдав нас горячим воздухом.
- Она впервые позволила кому-то кроме меня
ее погладить, - Даркрэйн с интересом посмотрел на Тьму.
Моя храбрость спряталась в пятки. Все
правильно, кто ж будет кушать пятки? Ящеры те еще эстеты, Тьма обязательно
выплюнет эти самые невкусные части, непременно. Впрочем, это не помешало мне
спросить:
-
Остальных ваших невест она просто скушала на завтрак? – во мне снова и очень не
вовремя прорезалась храбрость.
- Только самых несносных, - Темный лорд
усмехнулся. – Довольно разговоров, залезайте на Тьму, Леона, нам пора.
Посадка на черную красавицу прошла успешно.
Мадам ящер была горячей, как хорошо прогретая постель, и немного шершавой.
Кстати, она почему-то пахла мятными леденцами. Но эту мысль я додумать не
успела – потому что черная махина поднялась на ноги, подняв нас на высоту самой
высокой башенки замка, потянулась, прохрустев всеми позвонками и, расправив
крылья, отправилась в объятия неба.
Думала, будет страшно, но в ощущениях
уверенно солировало изумление. Я словно сама раскинула руки, став огромной
птицей, и взмыла ввысь над замком с окружающими его угодьями. Они стремительно
уменьшались, сначала став маленькими, будто игрушечными, а потом и вовсе
исчезнув под облачной пелеринкой, которая растеклась под нами будто прослойка
из отменно взбитых сливок.