— Ты меня слушаешь? Петя! Обрати на меня уже внимание! — Наташа
села рядом со мной, бесцеремонно подвинув Карамзина, который
покраснел и уставился в пол, что-то бормоча себе под нос. Я
вздрогнул и принялся разглядывать сестрицу. А ведь она хороша. Я-то
помню ее всегда бледненькой и недужной. Еще до того, как чахотку
Наталия подхватила, которая и свела ее душу безгрешную в могилу.
Сейчас же я видел, что здоровая Наташка, просто кровь с молоком. А
уж когда злится, что аж искры из темных глаз летят, так и просто
загляденье. — Петр! — прошипела сестра, а я же словно очнулся.
— А ну, не смей на меня орать, — не ожидала Наташка, точно не
ожидала, что я ее осажу. Неужто никогда такого не было ранее? Ну,
тогда это плохо для нее, по себе знаю, как привыкать к изменениям
тяжело. Еще с той поры знаю, как змею эту Меншикова к ногтю прижал.
А ведь все считали, что положение этого дедова любимца, как скала,
что никто не сможет его сковырнуть. Да было бы желание. А желание у
меня тогда ого-го какое было. — Не вздумай более на меня голос
повышать. Ты мне сестрица любимая, но ездить на себе я не позволю.
Больше никому не позволю, — добавил я со злостью, которая
всколыхнулась во мне, как всегда бывало, когда я ту свою жизнь
вспоминал.
— Ты не заболел? — она прищурилась и приложила руку к моему лбу.
Я отшатнулся, бесцеремонно отбросив ее руку. На людях такое
обращение ко мне позволять, я тоже не буду, напозволялся,
хватит.
— Я совершенно здоров, Наталия. И вполне могу сам постоять за
себя. Не нужно носиться за мной и проявлять чувства свои на людях,
тем самым принижая меня в глазах других. — Я действительно слышал
перешептывания у меня за спиной, и веселый гогот того же Агушина, в
котором громко было слышно, как он называет мою фамилию. Похоже, та
стычка ничему его не научила и даже не намекнула на то, что теперь
я не бесформенный тюфяк, которого привыкли они ранее видеть.
— Петя, — Наташа даже отшатнулась от меня. Яростные огни в ее
глазах потухли, а на их место пришло удивление. — Да как ты...
— Как я, что? — я наклонился к ней и уже шептал, чтобы никто,
кроме Карамзина, которого я, увы, никуда деть пока не мог, не
услышал нашего раздора. — Я уже не малыш Петенька, мне мамки-няньки
не нужны. Да и ты мне сестра, а не нянька. Так что охолонись и
забудь, как это на брата голос повышать. Иначе мы так разругаемся,
что и про родство наше забыть сумеем.