— Ну давай знакомиться? — погладив коня по морде, я вытащил
сахар и скормил ему кусок. Жеребец был хорошо воспитан. Угощение
взял очень осторожно бархатными губами. Да уж, норовистый, ага. Вот
однажды араба мне привезли в подарок, так я его сам объезжал, вот
то норов, так норов был. Он меня едва не выбил из седла, едва тогда
удержался. А этот красавец просто чудесен.
Цезарь словно понял, что я им любуюсь и тихонько заржал, явно
красуясь. Я усмехнулся, скормил ему еще один кусочек, осмотрел
копыта, проверив подковы, а потом принялся седлать. Вел себя Цезарь
хорошо. Живот не раздувал, позволил подпругу как надо затянуть.
Времени у меня ушло совсем немного, я же сам частенько лошадей
седлал, особливо, когда на дальнюю да долгую охоту уезжали. И себе
седлал и Лизке, мотнув головой отогнал соблазнительный образ тетки,
которая, тварь такая, даже попрощаться не соизволила, гадина.
Потрепав жеребца по шее, я довольно легко вскочил в седло, все
же неприятно удивившись тому, что далось мне это привычное во всех
смыслах усилие с некоторым трудом. И только после этого я посмотрел
на все еще стоящих поодаль учеников и наставника. Они смотрели на
меня круглыми глазами, а у Агушина еще и челюсть отвисла, как у
Ванечки юродивого, что у Успенского собора милостыню всегда просил.
Неужто никто из них не может сделать то же, что и я? Бред какой-то,
как есть бред. Дворяне среди них есть, как пить дать, если с дедом
моим общение ведут. А мне всегда казалось, что дворян на пони садят
еще только из утробы матери вытащив, вместо колыбели. Все чудесатее
и чудесатее.
Тронув Цезаря пятками, я шагом подъехал к наставнику и натянул
поводья.
— Э-э-э, Романов, — он сумел взять себя в руки. — Если рысью и
галопом проедешься, я тебе зачет поставлю и освобожу от занятий до
конца года. — Теперь уже я уставился на него. Учиться верхом ездить
целый год? — Ну так что?
— Да я еще и не так смогу, — я пожал плечами, и тут
почувствовал, как в башку с кровью дурость ударила молодецкая.
Отпустив поводья, я резко свесился вниз и, подхватив ту самую
Назарову, втащил ее к себе в седло. Девка вскрикнула, но я подобрал
поводья, отчего она оказалась зажата моими руками с двух сторон, я
прошептал куда-то в рыжеватые волосы. — Тихо, а то уроню. — Она
замолчала и вцепилась в луку седла, да так, что костяшки пальцев
побелели. — Н-но, пошел, родимый, — Цезарь сразу же перешел в
неспешную рысь, все больше увеличивая скорость. Уже через несколько
мгновений я летел, чувствуя, как ветер остужает горящее лицо. Хоть
что-то привычное было среди всего этого мракобесия. Сделав круг
вокруг конюшен, уже возле наставника перешел на шаг. Соскочив с
коня, подхватил зажмурившуюся девушку на руки и спустил ее на
землю.