Паша, как утверждали хорошо знающие его совхозные механизаторы, обладал олимпийским спокойствием. Он никогда и никуда не торопился, ни разу не ускорил свою неторопливую поступь и ни на кого, даже на собаку, не повысил голоса. Рассказывали о нем такой случай. Однажды летним поздним вечером трактористов с поля собирал бригадир на крытой брезентом машине, чтобы развести по домам. За Пашей, зная его кропотливый характер, заехали последним рейсом. В кузове машины сидело уже два десятка грязных, злых и донельзя уставших механизаторов, которым домой попасть шибко не терпелось, чтобы смыть с себя грязь, поужинать и хоть немного отдохнуть перед новым рабочим днем. Паша не торопясь собрал инструмент, столь же копотливо разложил его по своим местам, медленно оделся и стал закрывать кабину трактора. Пошел дождь. Мужики начали Пашу громко и нервно материть, грозясь уехать без него. Но он привычным спокойным шагом под проливным дождем молчком неспешно дошел до машины, не обращая никакого внимания ни на дождь, ни на грозные окрики. После этого случая Пашу стали ждать в абсолютной тишине, нервы тратить попусту и горло драть понапрасну никто больше не хотел.
Паша для Маши был центром Вселенной. Она любила все то, что любил Паша. Он ходил у нее неизменно чистый, прибранный и сытый. Что бы Паша ни захотел, это было в короткий срок у него на столе. Маша одним вниманием своим и уходом вылечила мужу язву желудка, тот годами о болезни не вспоминал, только иногда с перепоя, да и то недолго. Зимой, когда у механизаторов появлялись выходные и нормированные рабочие дни, Паша и Маша вместе отдыхали. Они сидели друг против друга и молчали.
– Паш, а Паш? – вопрошала мужа Маша Крокодил.
– Че, Маш? – охотно откликался Паша. И они опять подолгу молчали далее. Их краткие диалоги пересказывались на все лады и пересмеивались, но семейная пара к пересудам не прислушивалась, они жили счастливо, им было хорошо друг подле друга.
В начале нашего сближения, когда Маша Крокодил заходила ко мне в квартиру, ее маленькие глазки долго и недоверчиво, словно бы прощупывали меня, будто она хотела убедиться, не буду ли я над ней насмехаться. А после ревизии она успокаивалась, что-нибудь рассказывала из деревенских новостей, а чаще всего возилась с моим пятилетним малышом.