Книги мужских судеб, как известно, написаны женским почерком. Умная и заботливая женщина даже из неудачника вылепит Цезаря, а равнодушная спокойно перешагнет через оступившегося супруга или любовника. Но в мире двоих, последнее слово отведено любви. И если оно произнесено, то даже бездушный фатум склоняет голову в признательном поклоне.
Мой микрорайон в шутку называют шестьсот-пьяным. Во многом из-за сугробов пузырьков настойки глёда за углами аптек и нешуточного обилия спившихся лиц у магазинных дверей.
Двоих из них я знал еще мальчишками.
Во дворе его называли Баяром. По этическим соображениям этим немного измененным прозвищем буду называть его и я.
Единственный ребенок в семье. Высокий, немного угловатый парень с гитарой. Таким я запомнил его в доалкогольной жизни. Властная мать снимала микробы с пылинок на плечах обожаемого ребенка. Во всем потакал сыну трудяга-отец. Кое-как законченная школа, сонм друзей и доступных подруг. Женитьба на молоденькой учительнице младших классов.
Отец, первоклассный токарь, устроил сына слесарем в родной НИИ. Но работу двоих выполнял сам. Из-за лени и затянувшейся инфантильности сын так и не приобрел профессии. После внезапной смерти отца ему вежливо предложили уволиться.
Неудачу Баяр попробовал утопить в вине. Но, как часто бывает, винная река одурманила завлеченную жертву, сбила с ног и заволокла на середину течения. Алкогольный водоворот парализовал волю, развел с женой, свел в могилу мать. Ее смерть окончательно повернула сына лицом к мрачной бездне, туда, где в зеленом тумане мерцали кольца геенного змия.
Как-то по просьбе пожилой соседки, обеспокоенной странным свечением на кухне Баяра, я постучал в его дверь. Входную ручку хозяин давно пропил, дверь открывалась гвоздем, валявшимся неподалеку. Соседи специально его не подметали.
Свернувшись калачиком, Баяр лежал под кухонным окном, там, где когда-то была батарея отопления.
Четыре длинных столба свистящего пламени вырывались из отверстий в крышке плиты, освещая кухню фантастическим, но опасным светом.