И вот однажды старине Фейлингу понадобилось отлучиться. Я дождался, пока стихнут его шаги, затем поднял голову от столбиков цифр и выглянул в окно, которое как раз выходило в соседский сад.
Имен девчонок я не знал, а знал лишь их фамилию – Доусоны. Мистер Доусон был членом парламента. Так говорил мой отец, пряча хмурую усмешку. Их сад был обнесен высоким забором, однако даже деревья в полном цвету не могли скрыть его от моего взора. Оставшись один, я прильнул к окну и увидел всех четырех сестер. Сегодня они сменили надоевшие жмурки на «классики» и расчерчивали палками землю на квадраты. Затем старшие сестры взялись учить младших премудростям игры. В воздухе мелькали их косички и розовые платья. Сестры визжали и смеялись. Иногда, когда веселье становилось слишком бурным, из-за деревьев раздавался недовольный женский голос.
Забыв про арифметические примеры, я следил за игрой сестер Доусон. И вдруг, словно почувствовав, что за ней наблюдают, одна из младших девчонок задрала голову и увидела меня в окне. Наши глаза встретились.
Я шумно глотнул воздуха, а затем очень робко поднял руку и помахал соседке. К моему удивлению, девочка широко улыбнулась. Она тут же окликнула сестер. Вскоре все четверо, прикрывая глаза от солнца, смотрели на окно моей классной комнаты. В тот момент я походил на музейный экспонат – машущий рукой и слегка покрасневший от смущения. Незнакомое тепло будто разлилось по всему моему телу. Наверное, то было ощущение зарождающейся дружбы.
Однако это приятное чувство тут же исчезло, как только из-за деревьев вышла нянька. Она сердито поглядела на мое окно и наверняка про себя решила, что я любитель подглядывать, потому что тут же увела сестер в другой конец сада.
Взгляд, которым наградила меня нянька сестер Доусон, я ловил на себе и прежде, и после; на площади и в полях Хампстеда. Помните, как мои няньки оберегали меня от бродяг и калек? Точно так же другие няньки оберегали своих детей от меня. Я никогда не задумывался о причинах такого поведения. Сам даже не знаю почему.
Когда мне исполнилось шесть, няня Эдит принесла мне сверток, в котором лежала новая, свежевыглаженная одежда, а также башмаки с серебряными пряжками.
Вскоре я вышел из-за ширмы, сверкая пряжками начищенных туфель. На мне были жилетка и сюртук. Эдит позвала служанок, и те сказали, что я – точная копия моего отца. Естественно, ради этого все и затевалось.