Целый год я стою под лучами ослепительно яркого солнца, лучи которого превратили мою кожу в растрескавшийся пергамент. Ветер иссушил мои губы, но этого недостаточно, чтобы лишить меня жизни. Я был бы рад умереть, но я все еще жив.
— Скажи, что ты отказываешься от них!
Я чувствую, как отекшие мышцы шеи моего отца, в теле которого я нахожусь, с трудом движутся, отрицательно качая головой своему мучителю, который…является его дедом.
В меня насильно заливают теплую соленую кровь, чтобы поддержать жизнь в истощенном теле, и бросают одного на раскаленной крыше замка.
— Мои люди нашли ее, Шторм!
Бледно-голубые корявые пальцы снова сдавливают мою шею, лишая возможности вдохнуть, а затем заставляют смотреть на черно-белое фото.
Ирина. Моя драгоценность. Моя любовь. Женщина, с которой нас развели эти жестокие законы моего мира. Ее глаза грустны и смотрят в небо, словно моля небеса о чем-то. Она сидит у реки, прижимая к себе небольшой сверток.
— Я не позволю из-за чьей-то прихоти изменить законы. Скажи, что отказываешься от них!
От них? В ее руках моя дочь? Моя дочь!
Неожиданно, мои мышцы наливаются огнем, возвращая силу. Руки рывком сбрасывают оковы и обматывают мощную цепь вокруг тонкой шеи старейшины, что издевается надо мной уже который месяц подряд, пытаясь выбить из меня отказ от любимой женщины и нашей дочери.
Он хрипит, и я слышу, как замедляется биение его жестокого сердца.
— Мои люди все видят, Шторм, — шипит старик, — умру я, умрут и они. Откажись!
Отчаянье, ненависть, желание уничтожить весь мир, который превратился в ад…И больше нет сил бороться с этим.
Голубые искры разбежались по полу, оставляя за собой запах озона.
Я тяжело дышала, повиснув на отце, который вытирал холодный пот с моего лба.
— Извини, что тебе пришлось пережить все это, но…я боялся, что ты не поверишь.
Шторм, придерживая подмышки, бережно усадил меня на кушетку и присел рядом.
— Я просто не мог сражаться с теми, кто был у власти. Моих сил было ничтожно мало. Но я избавил мир от этих тварей. И последними словами, которые они слышали были проклятья за вашу сломанную жизнь. Но я не успел. Последний из них был уничтожен уже после смерти Ирины.
Черные зрачки Шторма впитывали свет, но капельки, собравшиеся в уголках глаз, делали их живыми и грустными. Я пыталась вернуть самообладание после переживаний, которые прочувствовала как свои, но открытые слезы человека, что искренне раскаивался за свою слабость, вносили еще больший раздрай в мою душу. Все, что я знала раньше о мире вампиров, все, что думала об отце, вмиг стало вымыслом, ошибкой.