И это все в прошлом, и не представится больше случая пображничать на маневрах или, войдя в какой-нибудь уездный городишко в июньской теплой Малороссии, поволочиться за молодой вдовой или купеческой дочкой в твердой уверенности, что лет еще несколько удастся-таки ускользнуть из-под венца! Теперь придется проводить время здесь, в Париже, общаясь с любым, кто может помочь ему понять… будущее. И ведь не у цыганок выспрашивать, а самому сделаться прорицателем. И ведь предвидеть надо будущее не только и не столько личное, но и, может быть, всей Европы.
И вот эти мысли о предстоящей службе проносились во все еще хмельной кудрявой голове Андрея Васильчикова поздним вечером 22 апреля 1814 года, когда он не спеша раздевался, намереваясь за несколько часов короткой ночи проспаться и наутро следующего дня явиться к новом у своему командиру.
Крепко выпивать ему доводилось и раньше, но он умел остановиться, а потому поутру не мучился всякого рода раскаяниями, не одолевал всех просьбами рассказать, что он накануне натворил и не надо ли идти, у кого из товарищей просить прощения. Нет. Он, скорее, сам мог рассказать другим, какие фортели они выкидывали минувшей ночью, как смазливая мадемуазель, придерживая юбки, отплясывала на столе, громко стуча каблуками и ловко лавируя меж батареями бутылок и бокалов, прежде чем упасть, хохоча, на руки разгорячившихся месье офицеров. Причем делал это он с охотою, живописуя сцену в деталях и дополняя подробностями, которых на самом деле могло и не быть. Да что далеко ходить, до сих пор еще в действующей армии гуляет то ли байка, то ли быль о «казусе Кавецкого», авторство коей приписывают Васильчикову.
Дело, говорят, было так. В ночь накануне сражения под Бородино решили гусары раскинуть картишки. Собрались узким кругом, товарищи все проверенные. Распили, конечно, бутылочку. Потом другую, третью и все оставшиеся. Играли азартно, кто же знает – может, в последний раз? И вот банк вырос до суммы значительной, игроки спасовали один за другим, и остались двое. Васильчиков и Кавецкий. Князь Саша Кавецкий, красавчик, отчаянный бретер и храбрец, любимец самого императора, отказавшийся от места при штабе, только чтобы быть в гуще сражений, при всех достоинствах слабость имел только одну. Роковую. После первого бокала шампанского разум его отказывался повиноваться хозяину и отправлялся в путешествие по далям неведомым, ни на каких картах не помеченных. Реки там текли вспять, вечное царило лето, птицы изъяснялись человечьими голосами, волки не ели зайцев. И люди были все равными, и любили что княжон, что наивных пейзанок, без сословных предрассудков. И много еще чего диковинного, о чем и сам Кавецкий не догадывался по причине разъединения души и тела, живших в этот момент обособленно.