Стас опять пропадал в лаборатории, а дома просиживал за своим столом до ночи. Вике хотелось поговорить с ним о своем, пойти в кино или просто погулять – вечера были теплыми, почти летними. Но она видела отрешенное лицо мужа и понимала, что погулять можно только с соседкой. Тогда зачем она сидит вечером в Зеленограде? Лучше бы своими девчонками дома занималась. Вика ловила себя на мысли, что говорит: «Поехала к Стасу, я буду у Стаса», а про квартиру родителей – «домой». С такой любовью она устраивала все в Зеленограде, но вот дома не получилось. Или пока не получилось? Ведь девчонки-то на Неждановой. Но представить себе подвижных и шумных детей у Стаса? Или он тогда не будет работать дома, а только возиться с дочками? Нет, вряд ли.
Девочки подросли, бегали по квартире, Анечка вовсю болтала, а Ирочка пока молчала. Аня была такая же веселая, хорошенькая, добрая – всеобщая любимица. А Ира очень изменилась. Еще летом бабуля, глядя на тощую капризную девочку, сказала, что она вырастет красавицей. Нина Сергеевна только усмехнулась, а Вика с грустью подумала: «Да уж, красавица! Бедняжка моя! Гадкий утенок, которому не суждено стать лебедем». Но к году Ирочка окрепла, сравнялась в весе с сестрой. Краснота кожи прошла, а белый пух на голове незаметно превратился в светлые шелковистые волосы. Красавицей она не стала, но глаза у Ирочки были необычные. Большие, прозрачные, цвета светлого янтаря.
– В кого такие глаза? – удивлялась Нина Сергеевна. – Странные какие-то, прямо кошачьи. И цвет непонятный. Вообще странная девочка, надо ее все-таки хорошему невропатологу показать.
– Ах, мамуля, оставь. Ребенок как ребенок. Немного капризная, но перерастет. Не все же дети такие, как Анечка. У Иришки другой характер.
Характер и впрямь был другой. Ирочка всегда брала лучшую игрушку. Когда приходили гости, ей первой вручали подарок или шоколадку, хотя Анечка стояла рядом. Стас и Вика, входя в квартиру, первую целовали и брали на руки Ирочку, а вторая дочка с улыбкой ждала своей очереди. Анечка никогда не сердилась, безропотно уступала сестре во всем, не пыталась отстоять свое право на игрушку и внимание. Она любила всех, а Ирочка – только Вику и Льва Ивановича. И первое слово, которое сказала девочка, было «Вика – моя». И это «Вика – моя» она заявляла, глядя на сестру, Нину Сергеевну или Стаса, по несколько раз в день. А дедушке не говорила. Нина Сергеевна удивлялась, а Лев Иванович смеялся: