– Это Ангела… – тихо проговорил он. – Лучше бы тебе подъехать туда. Она вчера ночью выбралась из корраля.
Пытаясь не дать воли страхам, я пошла вслед за Скоттом к его пикапу.
– Она где-то родила жеребенка, – продолжал он, – но мы с папой не смогли его найти. Она… умирает, – я услышала, как его голос прерывается. – Кажется, она пыталась добраться до дома.
Когда мы подъехали к Ангеле, Билл сидел на корточках рядом с ней.
– Мы ничего не можем сделать, – сказал он, указывая на голубые дикие цветы в роскошных зеленых полях, до которых голодная лошадь могла легко дотянуться сквозь колючую проволоку. – Волчья травка. Некоторые лошади ее обожают, но она может стать убийцей.
Я уложила большую голову Ангелы на колени и стала гладить между ушами. На глазах Скотта вскипели слезы.
– Лучшая кобыла, какая только у нас была, – пробормотал он.
– Ангела! – молила я. – Пожалуйста, не уходи!
Глуша свою скорбь, я проводила ладонью по ее шее и вслушивалась в затрудненное дыхание. Она содрогнулась – один раз, – и я заглянула в глаза, которые больше ничего не видели. Ангела ушла.
В темной туче оцепенения я вдруг услышала, как Скотт, отошедший всего на пару ярдов, зовет нас:
– Мама! Папа! Идите-ка посмотрите на этого жеребеночка!
В гуще сладко пахнущих трав лежал крохотный жеребчик. Одно-единственное пятно освещало его мордочку, а по спине и бедрам рассыпались звездочки. Чистая, лучистая аппалуза, наша многоцветная лошадка.
– Сверхновый, – прошептала я.
Но почему-то все эти краски больше ничего не значили. Как не раз показывала нам его мать, важно не то, что снаружи, а то, что сокрыто в самой глубине сердца.
Со временем ты придешь к пониманию, что любовь исцеляет все, и любовь – это все, что есть.
Гэри Зукав
Леденящий ливень полоскал черный асфальт перед баром в маленьком городке. Я сидел, рассеянно глядя в водянистую тьму, как обычно в одиночестве. По другую сторону пропитанной дождем дороги был городской парк: два гектара травы, гигантские вязы и – сегодня – толща холодной воды высотой по щиколотку.
Я пробыл в этом потрепанном жизнью старом пабе с полчаса, молча нянча в руках свой бокал, когда мой задумчивый взгляд наконец остановился на среднего размера бугре в травянистой луже в метрах тридцати впереди. Еще минут десять я смотрел сквозь заплаканное стекло окна, пытаясь определить, что это за бугор – животное или просто нечто мокрое и неодушевленное.