Ванек усадил за компьютер Данилку, подкопились заказы, тот стал сканировать и ретушировать фотографии, большей частью, старые и потрескавшиеся, маленькие, нечеткие, работу в графическом редакторе «Фотошоп» он освоил весьма прилично, точки, царапины удалял умело, усиливал контрастность, выделял-прорисовывал кое-какие детали. Увеличенные, тонированные или переведённые в полный цвет портреты, заключенные в рамки, приносили уже третий год стабильный неплохой приработок.
Сам Ванек уселся за прослушивание диктофонных кассет Бармена Мини Хаузина, черновую запись на бумагу. Затем он окончательно отшлифовывал записанное при наборе в компьютер. В деловой тишине они могли сидеть с Данилкой часами, каждый упоенно занимался своим делом, не мешал друг другу.
В другой комнате чуть громче обычного звучало радио, отвлекало, и Ванек пошел выключить его, но не выключил, ахнул и заслушался отрешенно.
Влюбился он в эту песню уже давно, незатейливую с виду, но от какой почему-то покрывался ознобом и подмокал глазами. «Виии-итенька, мой милый Витенька…», пела припев Оксана Бабаян, и сердце его сладко подплывало… эта интонация – меткий нож, какой вскрывал неотразимо капсулу в далеком углу его души, спекшийся комок несостоявшегося, ампутированного, вырванного с корнем. «Ви-итенька!», слышал он уже лет шесть, где-то раз в год, случайно, и одинаково стискивал зубы и прятал мокреющие глаза, если на людях. «Ва-аанечка, мой милый Ванечка…» – да-а, было это и у него, это запредельно сладкое, взаимное, но почему-то корявое и рваное, импульсивное, быстротечное, ненормальное, больше болезное.
«Ви-иитенька…», зовет теперь она, частица его души, из быстро отдаляющегося прошлого голосом певицы, и он все также отзывается безоглядно, моментально, весь до молекулы навстречу сверхжеланному зову, но спохватывается и грустно поглаживает вмиг засаднившее сердце. Что, милая? Куда зовешь? Мы никуда и никогда друг от друга не уходили и не уйдем, хоть и возомнили по человеческой глупости, что телесное забвение определяет духовное. Мы вместе даже против своей жалкой воли, вместе, в драгоценной клетке какую нам так щедро подарил Всемогущий.
А может этот ход и есть самый лучший, по его же воле. В этой клетке мы все также радуем глаза друг другу вечной молодостью и нетленной искренней нежностью. Года тут стали неподвластны. Изредка ты приходишь во сне, кой-когда окликнешь из этой вот песни чужим именем, из конспирации, чтоб не навредить. Нам хватит и этого. Напоминания, что это было, есть и будет. И, слава Богу!