И ворон клювом ищет кровавые глаза.
И будущее рушится, как сыплется песок!
Цари сбежали, с моря уж катится поток,
Народы! Горн звучит, заливисто и вольно,
Какое бегство! И войска, тотчас заметив,
Уходят в бурю и в сожженный пепел,
Все в ужасе. – Идем! – Господь промолвил.
А женщина? она мертва.
Мужчина тоже? Да,
И его кости пожирает кот.
И в теплое, дрожащее гнездо
Вернется кто-нибудь? Никто.
Птенцы зря разевают рот!
Пастух-то без вести пропал!
Мертва собака! И шакал
Уж ждет, глаза горят.
А за овчарней смотрит кто?
В том то и дело, что никто.
Жаль маленьких ягнят!
Сам он в тюрьме, в приюте мать,
Страданий не пересчитать!
И дом качает ветром,
И колыбель из лоскутов.
Кто там остался? Да, никто!
Лишь дети в платье ветхом!
И ночью глубокой, угрюмой, холодной,
Тень крылья свои простирает свободно,
В дворцах, охраняемых пушками справно,
Под теплым, из соболя покрывалом,
В кроватях покрытых шелками, муслином,
На облаке мягкой, пушистой перины,
За складками бархатных штор без зазренья,
И в удовольствиях до исступленья,
Под нежные звуки мечтательной арфы,
Где факел с дрожащим пламенем жарким
Не смеет светить на резной потолок,
Вы – граф Мопа, герцог де Сент-Арно,
Сенатор, префект, генерал, заседатель,
Ты, Цезарь, провинции почитатель,
Что грезил империей и создал ее,
Поспите пока!… – Каторжане, вперед!
O, трупы, говорите! Убийцы Ваши кто?
И кто вонзил стилеты в вашу грудь легко?
Сначала ты, ответь, что в темноте застыл.
Ты кто? – Религия. – Меня отец святой убил.
А вы? Мы – честность, добродетель, здравый смысл,
А кто же вас зарезал? – Да, церковь. – Кем ты был?
Я нравственность народа. – А кто избил тебя?
Присяга. – А кто в крови спит на исходе дня?
Я справедливостью была. – Ты помнишь палача?
Судья. – А ты, гигант в доспехах без меча?
Какая грязь прилипла к сиянью смельчака?
Я – Аустерлиц. – А кто убил тебя? – Войска.
Брюссель, 30 января 1853.