– Ворону? – спросил он, играя под дурачка. – Давно. Месяца два назад. А что?
– А ничего, – качнул головой Еж. – Ладно, рад был видеть. Мне пора.
– Нету Вороны, – быстро сказал Вирус, отведя взгляд. – Говорят, уехала из города. Или даже из страны. Совсем уехала.
– Я только что с ней разговаривал, – нахмурился Еж, с трудом сглатывая комок, подступивший к горлу. – Ты разве не видел ее?
– Когда я подошел, ты один стоял.
– Она тут была! – Еж зло ткнул носком кроссовка в снежную кашу перед собой. Там должны были остаться ее следы… Нет, уже затоптали, ничего не разобрать.
– Андрюха, ты один стоял, – упрямо повторил Вирус. Еж посмотрел на него, чувствуя, как приятель напрягается, подбирается. Драться с ним Еж не собирался. Вирус не тот человек, с кем стоит драться. Против кулака тот не парясь достанет травмат, нож или баллон – что-то такое у него всегда с собой.
– Пока, Вирус, – не протягивая руки, Еж развернулся и ушел. Достал, наконец, сигарету, поискал по карманам зажигалку – не нашел. Дома забыл или выпала. Пришлось завернуть к еще одному ларьку, на окошке которого болтался токсично-зеленый силиконовый паучок. В клинике сигареты не запрещались, но это не помогало – уходило по две пачки в день и все равно курить хотелось неимоверно. Теперь, когда вышел, доза сама собой уменьшилась – пачки хватало на день, а иногда даже больше.
В морозном воздухе дым становится густым и вязким, таким, что можно почувствовать, как он касается кожи лица. Его завитки висят перед глазами, извиваясь медленно и лениво.
«Это все из-за тебя».
Холод окончательно высосал остатки тепла из-под одежды. Стопы и кисти стали болезненно деревянными, онемели нос и губы. Пора домой.
Женька, Женька, что с тобой случилось? Почему все говорят, что тебя нет?
Еж на самом деле понимал, что это как-то связано с ним, с его двумя месяцами в клинике, месяцами, в которые он просто исключил себя из жизни, позволил времени и миру течь мимо. Чем могли эти месяцы повредить Вороне? На что могли спровоцировать ее?
В квартире темно и пахнет канализацией. Тусклый, серебристый свет телеэкрана пробивается сквозь сатиновое стекло дверей. Не включая свет, Еж раздевается и идет на кухню. Там, под куцей, подслеповатой подсветкой неуклюже возится с кофеваркой.
– Тебе нельзя кофе, – голос матери заставляет его болезненно дрогнуть. Мышцы сводит внезапной судорогой, руку с кофеваркой начинает трясти.