Кардинал не на шутку возбудился. Давал о себе знать южный темперамент, который был знаком и самому д’Артаньяну.
– Нажимайте на то, что шведам верить нельзя, что они коварны и обязательно обманут. Напомните об их постоянных войнах с Польшей, что шведский король не удовлетворится лишь собственно польскими землями и захочет распространить свою власть и на Украину тоже. От моря до моря.
Д’Артаньян внимательно слушал кардинала, воздерживаясь теперь от каких-либо комментариев.
– И, разумеется, – Мазарини, казалось, полностью овладел собой, – обещайте без стеснения всестороннюю помощь от меня, меня лично и Франции. Мое имя ему небезызвестно, – несколько надменно добавил он.
Итальянец вплотную подошел к гасконцу и положил обе руки ему на плечи. Они были примерно одного роста. Однако Мазарини был лет на десять старше и на столько же ливров тяжелее.
– Теперь вы знаете все. Поезжайте же немедля, – сказал он, резко повернувшись к стене, давая понять, что аудиенция закончена.
– Поезжайте! Это легче сказать, чем сделать, – несколько развязно ответил д’Артаньян.
– Не понимаю вас, месье, – в голосе кардинала послышался холодок. Он неторопливо повернулся лицом к офицеру.
– Но чтобы ехать, нужны деньги, а их у меня нет, – завел уже известную им обоим песню гасконец.
– А! – подхватил Мазарини, – вы говорите, у вас нет денег?
– Да, Монсеньор, у меня их совсем нет.
– Нет денег, – Мазарини вздохнул. – Нет денег. – Он подошел к столу, выдвинул ящик и вынул из него кошелек. Кардинал несколько мгновений задумчиво смотрел на него, как будто сомневаясь в правильности своих действий.
– Я дам вам тысячу экю. Что скажете? – наконец сказал он.
«Скряга!» – сказал про себя д’Артаньян. – Думаю, этого вполне хватит, – произнес он вслух.
– В таком случае – в путь! – нетерпеливо воскликнул Мазарини.
Ничто в жизни его не огорчало так, как необходимость расставаться с деньгами. Даже если это были необходимые траты и, к тому же, не столь уж значительные суммы.
– Слушаюсь, Монсеньор, – сказал д’Артаньян, пряча кошелек в карман.
– Ступайте же!
Гасконец поклонился и вышел из кабинета. Итальянец, в свою очередь, почувствовав, наконец, нахлынувшую усталость, с чувством удовлетворения от выполненной важной работы погрузился в кресло и закрыл глаза.
Через минуту он открыл их и позвонил в звонок. Снова вошел камердинер. Мазарини отдал ему приказание готовиться ко сну. Он встал, вышел из кабинета, лично закрыв его на несколько замков, и отправился в сопровождении камердинера в спальню.