Гриб отправился в рот, а Бобров развёл руками.
— Скажи, — раз уж он так разоткровенничался, я решил спросить
прямо, — в чём интерес Голицыных ко мне?
— Так ведь дядя твой из рода Шереметевых. Хоть и поссорился со
всей роднёй и знать их не хочет, а состояние может им уйти. Но
ты-то не Шереметев! И если дядя тебе всё оставит, шиш они что-то
получат.
— Голицыны с Шереметевыми не дружат?
— На ножах, — Бобров ухмыльнулся, — заклятые враги.
Пусть будет так, примем эту версию за рабочую. Но подозреваю,
всё гораздо интереснее и запутаннее.
— Ты князю понравился, — Бобров вытер рот салфеткой и отодвинул
тарелку, — тем более, родная кровь — не водица. Если увидит, что ты
дельный человек, может предложить в род войти. Попросит императрицу
при случае и сменит тебе фамилию. Будешь не Урусов, а Голицын.
Даже не спрашивая, можно было догадаться — Голицыны Урусовых
тоже не любят. Прямо скорпионы в банке, а не дворянские роды.
— Поехали? — Бобров поднялся из-за стола. — Быстрее выедем,
быстрее доедем. Домой страсть как хочется!
***
С отправлением возникла заминка. Пока мы с Бобровым завтракали,
с нашим экипажем случилась неприятность. Пьяный в стельку
крестьянин притёр к нему телегу, так что экипаж с повозкой
сцепились осями.
Кузьма ругался с пошатывающимся мужиком и грозил дать в рыло.
Вокруг бегал местный обыватель, представившийся Полесовым, и громко
указывал, как расцепить транспорт. Бобров матерился сквозь зубы и
хотел лично выпороть на конюшне дурного агрария. В общем, массовое
веселье, и все были при деле. Так что я прошёл прогуляться вокруг
постоялого двора — размять ноги, а то в экипаже весь день
сидеть.
За двухэтажным трактиром стояли какие-то сараи, конюшня и
здоровенный сеновал. Там-то я и увидел забавную картину. Три
дворовых пса, мелких и брехливых, загнали в угол котёнка.
Маленького, размером с ладонь, и рыжего, как огонь. Пузатая мелочь
вздыбила шерсть, выгнулась дугой и яростно шипела и лупила
крохотной лапой по оскаленным мордам. Смельчак!
Мне стало жаль кроху. Вот точно так же в первый год в Сорбонне
меня загнала в угол парижская шпана. Тогда меня спас кто-то из
студентов, напугав подростков выстрелом из пистоля. Надо бы отдать
тот должок, решил я и прикрикнул на псин:
— Фу! А ну пошли отсюда!
Собаки отпрыгнули, скаля зубы и рыча. Ну же, беги котейка, пока
можешь!