Ночью я
словно находился под наркозом. Все чувства притуплены. Даже ужас
какой-то игрушечный, не настоящий. А сейчас… Страшно было даже
выглянуть в коридор.
Я встал с
постели, приоткрыл шторку и посмотрел во двор. Соседа внизу не
было. Так, хоть не проспал, и то хлеб. Нет, Олег, хватит трусить.
Надо одеваться. С этим кошмаром будешь разбираться чуть позже. Вон,
можно у дяди Толи узнать, есть ли здесь поблизости церковь?
Помнится, бабуля говаривала, что с нечистью надо бороться молитвой
и святой водой. А бабуля была мудрой женщиной.
И плевать,
Олежка, что здесь ты идейный комсомолец. А отец у тебя коммунист.
Плевать! Главное сейчас дожить в этом чертовом доме неделю. Дожить,
не свихнуться, Ирку, в конце концов, спасти. Ты за нее жизнь отдал.
Не забыл еще? Хотя цена той жизни – пять копеек в базарный день. Но
все же…
Я дрожащими
руками натянул вчерашние носки, влез в брюки, надел подсохшую
майку, нашарил в сумке мятую рубашку с длинным рукавом. Опыт
твердил, что на воде с коротким долго нельзя, сгоришь к чертям
собачьим.
Тихонько,
шарахаясь собственной тени, выбрался в коридор.
Там было
тихо. Там было пусто. Там было идиллически спокойно. Словно весь
ночной кошмар мне приснился. И я с огромным удовольствием бы в это
поверил. Только сознание мое было твердо знало, что произошедшее –
никакой не сон, а самая что ни на есть реальность. Реальнее не
бывает. Я подхватил с пола кеды и выскользнул в подъезд.
Обулся на
коврике под дверью. Рванул вниз. Дойти успел до первого этажа, как
сверху громким шепотом позвала мать:
- Олег, ты
еду забыл!
Черт!
Точно, забыл. Вот же склероз! Хотя, какой склероз в шестнадцать
лет? Обратно я взлетел бегом, перепрыгивая разом по две ступени.
Мать стояла у порога. Взъерошенная, заспанная, в длинной
ночнушке.
- На, -
протянула она мне сверток.
- Ма,
спасибо! – Я невероятно растрогался.
- Что там у
тебя ночью падало?
Спросила
она сквозь зевок. Я виновато потупился.
- Фонарик,
нечаянно…
Даже стоя
на порожке, она едва доставала мне до подбородка. Поэтому, чтобы
поцеловать, приподнялась на цыпочки, наклонила к себе мою голову,
чмокнула в щеку и сказала:
- Олежка,
ты там дядю Толю слушайся. Море все-таки…
- Хорошо,
мам.
- Ладно,
беги.
Я махнул ей
рукой и понесся обратно вниз. Мама снова была моей. Она опять меня
любила. Просто любила. И это было прекрасно. За это можно было
заплатить и страхами, и встречей с…