Поезд дал гудок, двинувшись в сторону Хогсмида, а Доре вдруг
стало холодно. Возможно, в этом был виноват сам поезд, полный сытых
детей. Девушка не увидела зениток, отчего ей просто стало страшно,
ведь, если налетят, то они совершенно беззащитны. Достав из
чемодана зимнюю мантию, Дора завернулась в нее, стараясь согреться,
но холод был где-то внутри. Казалось, сейчас заунывно и протяжно
завоет сирена, или побежит, застрекочет метроном, но было тихо… По
коридору ходили дети и подростки, но молчал метроном, вызывая этим
самым молчанием тревогу. И будто наяву девушка услышала то усталый,
а то злой голос Ольги Берггольц, что поддерживала их рупором
Ленинградского радио… «Но мы в конце тернистого пути и знаем —
близок день освобожденья…»Ольга Берггольц.
«Февральский дневник»
— Тонкс, это ты? — Летиция, подруга Доры, с удивлением на лице
вошла в купе, чтобы замереть. На лице подруги не было ни одной
эмоции, вообще ничего.
— Здравствуй, — ровным голосом произнесла Нимфадора. — Очень
рада тебя видеть. Как прошли каникулы?
— Что с тобой случилось, Тонкс? — будто не слыша вопроса
подруги, поинтересовалась вошедшая. — Скажи мне!
— Я потеряла эмоции, но это пройдет, так целитель сказал, —
ответила мисс Тонкс. Ну а то, что целитель — ее собственный отец,
это были уже детали. — Рассказывай, как у тебя дела.
— Мерлин, Дора! — Летиция уселась рядом, заметив и зимнюю
мантию, и то, как подруга сидела. Староста факультета обняла
Нимфадору, будто желая согреть, отмечая при этом, как расслабилась
подруга. — У меня все в порядке, последний год у нас, да? Ты после
Хогвартса все также в аврорат?
— Знаешь, пожалуй, нет, — ответила девушка, которой стала Надя.
— Это была глупость, лучше что-то полезное делать буду, например, в
колдомедицину пойду.
— Что-то странное с тобой, подруга, — покачала головой Летиция.
— Ну да захочешь — расскажешь…
— Я расскажу, — коротко пообещала Нимфадора. — Только постепенно
и… чуть попозже, хорошо?
Казалось, подругу совсем не заботила малая эмоциональность Доры,
она с удовольствием трещала всю дорогу до самого вечера, а Надя
понимала, что будет сложно, очень сложно. Не видевшие ни бомб, ни
войны, ни Блокады люди — о чем с ними говорить? О платьях и
побрякушках, когда наивысшая ценность — хлеб? Девушка не была
уверена, что сможет, поэтому год обещал быть очень непростым. Она
даже не знала, что в нескольких вагонах от нее спит Маша, а Гриша
думает ровно о том же — как прожить год… Мальчик ни на минуту о
тролле не забывал, решив выяснить в библиотеке, как можно это
существо… побороть.