Уже имеющиеся три тувинских десятка
нашей гвардии так и остались, но для своих целей Лонгин сформировал
еще четыре, по десятку от каждого сумона. Подчинялись они
исключительно ему и соответственно мне. Я специально переговорил на
эту тему с Ерофеем, не будет ли он обижен таким раскладом. Капитан
Пантелеев меня не разочаровал, он искренне ответил, что нет, лишь
бы это было на пользу общему делу. Лонгин также попросил передать
ему тот гвардейский десяток, с которым он ходил на амбын-нойону.
Убыль этого десятка из гвардии мы наметили компенсировать набором
нового десятка.
Лонгин за эти недели стал как щепка.
Каждый день, каждый час и каждую минуту он занимался только одним:
разведкой и связью. Его разведчики-тувинцы несколько раз сходили на
другую сторону Енисея и Лонгин с уверенностью сказал мне, что
незаметно к Енисею никто приблизиться не сможет. Десятки тувинских
разведчиков мы решили пока ружьями не вооружать и еще дополнительно
к ним приглядеться.
От Турана до Медвежьего перевала и до
Гагульской заставы Лонгин проложил две линии светового телеграфа.
Он разработал целую систему сигналов и разместил на разных
возвышенных местах, в основном на многочисленных горах, сигнальные
посты. Около каждого поста Ольчей поселил тувинские семьи, по одной
на каждом. Первый пост был на вершине горы Хай-Бар, сигнал с неё
передавался сразу на обе линии во избежание ошибки. Пробная
передача сигнала в Усинск и получение ответа заняла шесть часов
через Медвежий перевал и девять через Гагуль. Пока что мы не могли
передавать настоящие сообщения, а только определенные сигналы,
разработанные Лонгином, но в случае появления врага сигнал тревоги
приходил очень быстро.
Тридцатого июня с молодой женой
приехал лейтенант Шишкин Архип Иванович. Ранним утром первого июля
я помчался в Усинск. Следом за мной в Усинск тронулись гвардейские
десятки и Ерофей с Панкратом. С лейтенантом остался десяток Ермила
Нелюбина и тувинский десяток Карпа Кузнецова.
Вечером я был дома. Машенька как
ребенок радовалась моему приезду, она прыгала и кричала от радости,
тесть уронил скупую мужскую слезу, а вот радость Агриппины была
грустной, видно было она грустит по сыну. Ерофей и Панкрат
вернулись уже ночью.
Утром мы с женой пошли на воскресную
службу. Наша скромная юрта-храм во время Литургии мне показалась
величественнейшим храмом и я просто отдохнул душой от всех тревог и
забот, а отдых моему телу несколько часов назад организовала
супруга.