Зузана застонала, как от боли:
– Ох, хоть бы он заткнулся!
Но Каз и не собирался. Он повернулся к репортерше и заявил:
– Единственное хорошее во всем случившемся: я могу использовать этот материал в своей работе. Эту тоску, недоумение. Так играешь лучше, убедительней.
Другими словами: хватит о Кэроу, давайте уже обо мне. Репортерша поддержала поворот беседы.
– Так вы актер, – замурлыкала она.
Этого Зузана уже не могла вынести.
– Я иду наверх, – сообщила она Мику. – Можешь оставить свой чай при себе, обойдусь.
– Зуз, ты что… – Не успел он договорить, как Зузана ушла. Мик побежал вслед за ней.
Когда три минуты спустя на голову Казимира приземлился розовый шарик, его обдало отнюдь не «чаем», спасибо Мику. Зузана вылила в шарик несколько флаконов духов, добавила соды – и по герою теленовостей расползлась скользкая едкая жижа. Волосы слиплись, глаза распухли и зачесались – великолепная картина, особенно в сочетании с выражением лица. Зузана в полной мере насладилась зрелищем, когда интервью показывали в эфире.
И не раз, и не два.
Победа, но слишком мелкая: до Кэроу не дозвониться, уже миллион раз набирала, все время абонент не доступен. Лучшая подруга исчезла, возможно, в другом мире, эту потерю не восполнит даже многократный повтор сцены, где Каз весь в пенистой жиже и ошметках розового шарика. И все-таки с мочой получилось бы лучше…
Небо над Узбекистаном, в ту же ночь.
Портал зиял в воздухе разверстой раной. Ветер с шипением, словно сквозь зубы, просачивался в обоих направлениях. Там, где колыхались края, за небом одного мира открывалось небо другого, звезды Эреца то видно, то нет. Может, ему тоже скрыться? Акива не знал.
Что ждет его на той стороне?
Если брат с сестрой заявили, что он предатель, стражники портала тут же его схватят – если, конечно, смогут. Акиве не хотелось думать, что близкие его выдали, но он прекрасно помнил их гнев при последней встрече. Они считали его предателем.
Нет, лучше не попадаться. Было еще одно расставание, совсем недавнее и еще более страшное.
Кэроу.
Два дня назад в Марокко Кэроу ушла. В дверях она обернулась и посмотрела так ужасно, что лучше бы убила. Если бы в ее глазах было только горе… Но вот надежда, ее упрямая, обманчивая надежда, что сказанное им невозможно, ложь. Акива знал, что все – правда и ничего не вернуть. Ведь он сделал это сам.