Лодка уверенно шла по ровным будто разглаженным водам бухты, сдернутой кисейными полосами пара. Солнце еще не выкатилось из-за скал, и они стояли мрачные, неприветливые. На берегу ни огонька, ни движения. Сонное царство. Или смертельная засада.
– Петрович, ты раньше в морском порту был? – ни с того, ни с сего спросил товарища Филон.
– Ну, бывал как-то… – уклончиво ответил Обабков.
– Что в порту главное, Петрович? – не унимался дотошный монах.
– Ты что, кроссворд разгадываешь? – резко и совершенно по-еврейски ответил вопросом на вопрос Петрович.
Какие-то неизвестные доселе поджилки сами собой тряслись у него на животе. Хотелось курить так, что сводило губы. Он давно уже бросил эту дурную привычку, но теперь отчего-то более всего желал не буржуазный утренний круассан с кофием, и даже не булку «Свердловскую» со стаканом сладкого отдающего вениками чая, а толстую набитую дурным табаком папиросу, и чтоб дым от нее щипал глаза, а горло саднило. Петрович злился на что-то, сам не понимая на что. Все в его жизни пошло цирковым кубарем настолько, что выбрать было невозможно.
– Не манкируй, Петрович, – пробасил Филон. – В порту главное – корабли! Обозри вокруг.
Монах повел рукой, словно князь на яру, хвастающий широтой земель заморским послам. Или вождь безликим народным массам… Короче, вы знаете сами и без подсказок – есть у некоторых людей талант: жестом выражать ширь.
Как на грех, подмочив величие момента, на рукав рясы капнуло белесой птичьей жижей. Воды огласила столь мастерски составленная брань, что летописец снова достал пергамент. Тихое «Прости, Господи…» уравновесило сей словесный грех. Монах вытер рукав о ветошь и как ни в чем не бывало продолжил:
– Корабли, Петрович, должны быть в порту. Не вижу ни одного. Вона, только лодчонки у пристани, в каких барышень катают. Нас тут ждут с войной, попомни мои слова.
– Ишь… Пророк Филон… Головы на пиках ему не знак, а вот корабликов не досчитался… Умничаешь все, философ горький! – едко огрызнулся Петрович. – И к чему? Мало без того страху?
– Доблесть героя – погибнуть в честном бою! – прогудел левый из гребцов и что-то хотел добавить, но был по-отечески нежно прерван Петровичем:
– Да заткнись ты! Дылда.
Правый по всему был умнее и угрюмо молчал, неспешно налегая на весло. По его плечу взад-вперед танцевал Пан, преследующий голую нимфу. Из густой шерсти ниже пояса Пана далеко вперед выдавалась причина беготни. Филон неодобрительно посмотрел и сплюнул за борт.