Ольга Михайловна взяла в руки первую историю болезни – Максим Маркович Куттыбаев, 28 лет, находится в данном лечебном учреждении полтора года, был переведен из психиатрической больницы для лечения особо опасных преступников, где провел два года. Был приговорен судом к пребыванию в психиатрической больнице особо строгого режима за жестокое убийство собственной матери. На теле шестидесятилетней женщины нашли более двадцати ножевых ран, несколько первых ударов были нанесены прямо в сердце. Сын долго скрывался, его нашли только через полгода, вдали от родного города, грязного, оборванного, сильно исхудавшего и совершенно безумного. Была проведена психиатрическая экспертиза, Максим признан невменяемым. По медицинским документам числился особо опасным, агрессивным, склонным к побегу. Судя по дневниковым записям врачей, с медперсоналом и соседями по палате не общался, сопротивлялся приему лекарств, получал большую дозу нейролептиков. Ольга Михайловна вызвала санитаров и попросила привести Куттыбаева на осмотр. По правилам психиатрической больницы, при осмотре пациент оставался наедине с врачом, а санитары дежурили за дверью. Дверь открылась, и санитары ввели невысокого, тщедушного молодого человека.
– Присаживайся, Максим! – Ольга показала рукой на стул – Рассказывай, как твои дела, как самочувствие, что тебя беспокоит.
Максим молча сел на краешек стула и опустил голову. Он явно не желал разговаривать. Ольга смотрела на него с удивлением – и это жестокий убийца? Жалкий, тщедушный! Максим имел необычную внешность – в нем явно смешались черты нескольких национальностей – раскосые карие глаза, тонкие, почти девичьи черты лица, волнистые каштановые волосы.
– Я правильно поняла, ты не желаешь разговаривать?
Максим медленно поднял глаза на Ольгу Михайловну.
– Вы очень красивая, я таких красивых еще не видел.
– И только это мешает нам с тобой разговаривать?
– Да, тоесть нет, не знаю, лучше дайте мне бумагу и ручку и я напишу кое – что важное для нас с вами.
Ольга выполнила просьбу пациента и принялась терпеливо ждать. Прошло более получаса, прежде чем перед ней лег исписанный крупным неровным почерком листок бумаги.