– Всё, бля, мало! Никак не натаскается…
Дальше, выплясывая, большие печатные буквы (к другим уголовник был в оппозиции) рекомендовали во избежание неприятностей программу-минимум: в двухчасовый срок отремонтировать в ванной комнате прохудившийся кран, привести себя в подобающий вид и в связи с проводимой по стране переписью населения приготовиться к достойной встрече с агентом. Огородом предлагалось заняться после обеда. Выход на работу милостиво разрешалось перенести на завтра.
– Щас… Выкуси! – Фома прочистил горло мощным «Кхе!» и хрипло затянул с пафосом «Марсельезы»:
Что же ты, зараза, бровь себе побрила,
Для чего надела, падла, синий свой берет!
И куда ты, стерва, лыжи навострила…
Настроение выравнивалось. Перепись субъективно относилась к разряду общегосударственных праздников, и уголовник, как никто прогорбатившийся на стройках народного хозяйства, не мог, чтоб не отщипнуть причитающийся ему кусочек социальных благ. Мотивы для бунта имели все основания.
– Что, не заслужил? Не заслужил, спрашиваю? – горько завыл он, репетируя сцену объяснения. Получалось впечатляюще.
Второпях скомканный снарядик полетел к голубому просвету.
– Опа-а-а-а-о-ох! – заохал Фома, лицезря как наглая бумажка захватила низину в межоконном плацдарме и мстительно выпятила бок с обрывками психологического шантажа: «починить… встретить… скоро буду…» – Та-а-к-с.
Резолюция о провозглашении Дня Независимости была составлена на лету и тут же единодушно принята. Рецидивист запрыгнул в отглаженные приготовленные Босоножкой выходные брюки, скрыл фривольные татуировки на торсе под козьим мехом предпочитаемой всему безрукавки, прихваченной на память о последней ходке, и, закуривая, вырос перед холодильником, осовремененным Робинзоном Крузо.
Конец ознакомительного фрагмента.