Похоже, что 27 февраля Волконский поставил Дягилева об этом в известность. Дягилев пришел в ярость, считая, что, если его официально не назначат, он и его коллеги вряд ли смогут сделать спектакль таким, каким они его задумали. Дягилев чувствовал за собой силу и сразу пожаловался Сергею Михайловичу, который, в свою очередь, довел факты до сведения царя. Волконскому Дягилев заявил, что, если не будет официального объявления в бюллетене, он отказывается редактировать следующий выпуск ежегодника, работа над которым уже шла полным ходом. В тот же день Философов, Бенуа и Бакст написали письма Волконскому, в которых, выражая свою солидарность с Дягилевым, отказывались от дальнейшего сотрудничества с императорскими театрами. На этот раз Волконский столкнулся с восстанием в рядах нового пополнения художников, тех, которым он был обязан успехом нового ежегодника и с которыми связывал надежды на осуществление будущей художественной политики императорских театров. Дягилев прозрачно намекал Волконскому, что его поддерживают наиболее выдающиеся современные художники и поэтому князь должен выполнить его требования.
28 февраля Волконский показал полученные письма Теляковскому, и тот предложил переговорить с Дягилевым. Теляковский описывает в своем дневнике встречу с Дягилевым, последовавшую вскоре вслед за этим:
«К Дягилеву я приехал в 4 1/2 часа и застал там всю компанию; они мне сказали, что их решение непоколебимо – они уже достаточно изверились в обещании князя и теперь не согласны работать, иначе как он им даст векселя […] Проговорив 2 часа и исчерпав все свое красноречие, мне их убедить не удалось, и решили послать за князем. Сначала он ответил по телефону, что не может приехать, но когда Дягилев к нему ехать отказался, Волконский приехал. Его встретили упреками, что он все время их подводит, и стали ему перечислять все его промахи, упрекая Директора в слабости, бесхарактерности – говорили ему даже прямо в глаза, что он не может быть Директором при таком отношении к делу. Директор пожимал плечами, стоял на том, что в Журнал отдать нельзя, и все разговоры ни к чему путному не привели. Наконец в 7 1/2 часов я сказал, что больше оставаться не могу, ибо сегодня еду. Когда я с Директором сходил с лестницы, он мне сказал: “А все-таки какие это симпатичные люди, и жаль, что мне придется их потерять”. На это я сказал ему, что надо 100 раз раньше подумать. Администраторов найти легко, но художников здесь больше нет. На следующий день Теляковский в письме Волконскому еще раз повторил свою точку зрения насчет того, что лучше как-нибудь примириться с Дягилевым и чтобы он “ни в коем случае их бы не отпускал… так как художников больше в России нет”»