Сергей Дягилев. «Русские сезоны» навсегда - страница 72
До конца жизни Бенуа испытывал к Дягилеву периодами то симпатию, то резкую антипатию. Временами его друг, который был на два года его моложе, становился для него своего рода идеей фикс. В марте того же года он еще раз пишет Нувелю: «Сережами движется человечество, и честь им и слава…»>16 Но когда в августе, по-прежнему из Парижа, он обращается в письме к Константину Сомову, он снова сомневается в их дружбе:
«Что же касается Сережи, то он должен завтра приехать сюда и должен был прожить несколько дней. Сие пребывание его здесь меня очень волнует, так как это будет для меня решительная и окончательная проба человека: друг он мне или недруг! До сих пор не знаю […]. Я бы хотел любить его, так как ненависть к такому человеку отравила бы существование мое. Через неделю будет ясно»>17.
Визит прошел удачно, все дни они были неразлучны, с удовольствием ходили вместе в оперу, одним словом, Дягилев снова сумел обворожить Бенуа. 3 ноября Бенуа писал Нувелю: «А Сережа, как хочешь, человек необыкновенный, и ему кланяюсь»>18.
К. Сомов. Рисунок А. Бенуа
Из их компании только один человек на самом деле не любил Сергея, не мог побороть своего отвращения к нему – это был Константин Сомов. Впрочем, принадлежа к кругу Дягилева, он постоянно изливал кому-нибудь душу на его счет. То он жаловался, что Дягилев ему просто не нравится, то говорил, что Дягилев «нахален до отвратительности» или «такой гранд сеньор, что прямо тошно»>19. Как ни странно, именно Вальтер Нувель, который так любил потешаться над Дягилевым, в конце концов сблизился с ним больше, чем все остальные, и стал ему верным товарищем. Эти двое знали друг друга, разумеется, очень хорошо, так как вместе музицировали. Они либо играли в четыре руки, либо Нувель аккомпанировал Дягилеву, когда тот пел. Важно также, что Нувель, с его трезвым и несколько нелюдимым характером, первый окончательно примирился со своей сексуальной ориентацией. Нувель пытался ухаживать за одной женщиной, но так и не смог ни по-настоящему увлечься ею, ни увлечь ее собой. «Это была, – как писал позднее Бенуа, – последняя […] попытка нашего друга проникнуть в Венерин грот, после чего он от подобных попыток отказался совсем и превратился в того “убежденного” гомосексуалиста, которым он остался до старости»>20. Примерно в то же время Дягилев писал своей матери: «Я хочу немного пуститься в monde,