Как правило, его улыбка «с подвохом» служила главным аргументом и доводом. С самым дружеским выражением лица Лёва детально и в красках описывал далеко не самые радужные перспективы задержанного в случае отказа от сотрудничества. Конечно, это могло показаться кому-то примитивным, но все-таки большая часть городских и приграничных осведомителей в результате этих профилактических бесед таки посчитали возможным делиться новостями. А что было ожидать от видавшего виды контрабандиста или ушлого марвихера[3]? Эти люди понимают и принимают исключительно силу. Пусть даже это сила духа.
Дежурный изумленно-вопросительным взглядом встретил конвой, но вовремя одумался и сделал каменное лицо, тут же стал шарить по карманам, потом зазвенел связкой ключей и открыл решетку, ведущую в коридор внутренней тюрьмы.
Сидеть «по ту» сторону стола было категорически непривычно. Маленький, прикрученный к полу табурет с заниженными ножками, помогал следователю смотреть на своего «клиента» свысока, но в случае с начотдела внешней разведки это не работало.
– Год и место рождения? – следователь НКВД Яков Шаев-Шнайдер направил ему в лицо лампу. Всё как положено, чтобы расположить подследственного к откровенной беседе.
– Яша, я тебя умоляю… Давай без этих формальностей. Лупи сразу – шо вы там придумали?
– Гражданин Зиньковский, в вашем деле формальности блюсти – так это главное дело. Имеем пару вопросов, Лёва. Так что давай, без этих твоих штучек. Я записываю.
– Колония Весёлая, Бахмутского уезда Екатеринославской губернии. 11 апреля 1893 года. Сорок четыре полных года.
– Национальность?
– Яша, я иногда удивляюсь твоей непосредственности. Еврей. Для тебя это новости? Штаны снять? Померяемся?
Следователь продолжал невозмутимо записывать в протокол слова задержанного.
– Где проживали в дальнейшем?
– Юзовка. Семь лет от роду мне было, когда перебрались.
Бахмутский уезд Екатеринославской губернии. Юзовка. 9 марта 1917 г.
Этот запах ни с чем не перепутать. Так пахнет металлургический завод. Ветер с юга понес рыжий доменный дым на центр.
Сейчас катали[4] толкают, каждый перед собой, свою тяжеленную, тридцатипудовую «козу»[5] к гудящей домне. Жар от нее невыносим, особенно летом. Февраль для катальщика – рай. Сколько раз Лёва туда поднимался с рудой – не счесть. На его глазах катальщики горели, падали вниз, срывались тележки, да чего только не было за годы работы на заводе. Только исключительная физическая сила и отсутствие страха помогли ему миновать эту участь.