У всякого должен быть выбор – умереть или бороться.
Мать прочитала это вслух и презрительно скривила рот.
– Мусор! – объявила она.
Ее брезгливый тон уже был насилием. Но она еще и за книгу рукой схватилась и потянула к себе.
– Дай сюда эту дрянь и поешь нормально.
Терренс вцепился в книгу, не поднимая глаз от страницы.
– Что ты там прячешь? – Мать потянула книгу сильнее. – Ты что, боишься, я ее сожгу?!
Видя, что Терренс держит книгу мертвой хваткой, мать сменила тактику: разжала пальцы и выпрямилась. Она оценивающим взглядом смотрела на него, простыни, книгу. Лицо у нее при этом ничего не выражало. Настоящая маска коварства.
– Что-то у тебя глаза блестят, – вдруг проговорила она и приложила прохладную ладонь к его лбу. – И горячий какой-то. – Она погладила его по щекам, пригладила на висках волосы. – У тебя ведь сейчас будет припадок, да?
Так все каждый раз и начиналось. Мать гладила его по лицу, ворковала, заглядывала в глаза и сообщала, что он какой-то бледный, что у него испарина. Она мурлыкала ему, как младенцу: «Бедный мой малыш… Слабенький мой, ранимый мальчик…» И действительно, по лицу Терренса начинал катиться пот, все плыло перед глазам. Мать подсказывала: «В ушах, наверное, звенит» – и уши послушно принимались звенеть. А дальше она призывала на его голову мигрень и озноб, и все это немедленно сбывалось, как проклятие.
В этот раз, нежно лаская пальцами волосы сына, она хотела, чтобы с ним случился припадок – очередной приступ судорог и спазмов, из-за которого его снова упекут на больничную койку. Но Терренс не отрывал взгляд от страницы. Он читал:
Чернокожий бандит участвует в групповых нападениях, гомосексуал позволяет себе беспорядочные половые связи – поскольку и то, и другое является демонстрацией политической идентичности. Уберите внешнего наблюдателя, и стимул к подобным действиям пропадет.
Мать попыталась его спровоцировать.
– А ты знаешь, как разумные люди называют эту книгу? – спросила она с издевкой, а когда он не повелся, выпалила: – Новой версией «Майн кампф»!
Терренс чувствовал, что угроза припадка миновала. Он вышел из оцепенения, дыхание стало глубоким и ровным, сердце больше не колотилось. Видя, что ее маневры не возымели обычного эффекта, мать снова отстранилась и спросила:
– Чего набычился? Тебе стыдно?