Сегодня, в одиннадцать часов вечера, возвращаясь из города Сыктывкара, один наедине с собой в почти пустом вагоне, он не был счастлив – ему отказали в любви. Загородившись от неяркого вагонного света ладонями и прижав лицо к холодному стеклу, он разглядывал ночь за окном с её мгновенно проносившимися одинокими дорожными переездами с огоньками семафоров, заснеженными станциями северных российских посёлков и бесконечный лес, лес, лес.
– Эй, парень! – послышался весёлый голос сзади. – Кажется, на одной остановке сходим…
Он обернулся – в проходе стоял Щербатый и улыбался.
– А-а-а, – неохотно сказал, – откуда едешь?
– Бухали там, бухнём и тут, – Щербатый уселся рядом и толкнул его в бок. – Лёха, а с тобой, оказывается, бабы едут.
Действительно, две штуки баб сидело. Одна – лет двадцать пяти, похожая на третью мировую войну и без передних зубов; вторая – шестнадцати-семнадцати лет с миловидным круглым личиком и маленькими быстрыми глазками.
– Эй, девочки, а давайте к нам, у нас водочка есть, – позвал их Щербатый и поставил бутылку на стол.
Девочки жеманиться не стали и с готовностью сели рядом. Водку они пили, не закусывая – нечем было, но пьянеть не пьянели.
– Короче, так, – шепнул ему Щербатый, – берём их с собой в посёлок. Жить будут у тебя – ты всё равно один. Я буду с малолеткой, а ты бери ту каргу дикую…
– Что-то быстро у тебя получается, – сказал Алексей. – Если они жить будут у меня, то с малолеткой буду я, а не ты.
Щербатый вскочил на ноги, но потом раздумал и опять сел. Вытащили ещё бутылку. Со второй стало веселее, и в вагоне явно потеплело. А к ним как-то незаметно присоединились ещё двое: плечистый, лет тридцати пяти, и постарше, где-то под пятьдесят, с огромными, кирзовыми руками. Положили нож на газету, достали опять, плюс сало там, огурчики солёные. Сидели. Щербатый взял каргу и пошёл в туалет. Алексей равнодушно глотал водку, а малолетке явно понравился крупный, плечистый красивый парень. Она потихонечку так придвигалась к нему, придвигалась, пока не устроилась очень уютно под небрежно обнимающей её гибкую девичью спину крепкой рукой и голову свою положила тому на грудь. Но, развалившись на сиденье, улыбаясь, плечистый начал вдруг ударять её сперва плашмя ладонью, а потом и кулаком. Сначала малолетка принимала это за игру, но кулак бил всё сильнее, и она заплакала.