Для названных настал решающий момент.
Оба как будто почувствовали нависший над головой карающий меч
Императора. Обрушится ли он или будет возвращен в ножны, зависело
от произнесенных ответов.
Бельский вскочил на ноги. Ему до
конца не верилось, что сейчас решается его судьба. И это после
стольких дел совершенных во благо Империи.
Да что Империи.
Для каждого за этим столом он сделал
очень и очень многое. Иначе бы он никогда не взобрался настолько
высоко, став фактически правой рукой Императора.
– Господа, прошу прощения. В данную
минуту мне сложно говорить о чем-либо. Дело в том, что перед нашим
совещанием мне стало известно о трагической кончине моего родного
брата. Его только что вероломно убили в ресторане «Прага», – минуя
просьбу Императора, попытался найти оправдание Бельский.
– Убили? В «Праге»? Позвольте
спросить: кто? – с невероятным удивлением переспросил Воронцов,
словно глубоко восприняв трагедию.
– Это случилось только что, буквально
полчаса назад. Какой-то выродок обвинил Николая Александровича в
надругательстве над своей невестой и отрубил ему голову.
– Вы это слышали? – вдруг с
откровенной иронией обратился Воронцов к сидящим за столом. – Мы
доверяем судьбу Империи человеку, который не в состоянии
позаботиться о своих близких. Его брату, видите ли, отрубили голову
средь бела дня в «Праге». Я уже не беру морально-этическую сторону
причины убийства. Тут, как говорится, без слов. И как в таком
случае этот человек может дальше возглавлять Тайную канцелярию? Как
надзирать за Особым отделом? Мы все только что слышали, он больше
не может исполнять свои обязанности. А мы сидим, на что-то
надеемся, доверяем такому человеку судьбы всей Империи. На мой
взгляд, с ним все очевидно.
– Вы меня подвели. Всех нас подвели,
– теперь откровенно зло взирая на своего самого близкого
приближенного, сквозь зубы произнес Император, тем словно выливая
на него все свое негодование.
От шока, охватившего возмущения,
наконец, творившейся, по его мнению, наглой несправедливости,
Бельский раскрыл рот, намереваясь что-то возразить, но не успел
произнести ни слова. Серебристое свечение окутало его и стало
превращать в каменное изваяние. Он так и застыл в виде скульптуры с
широко раскрытым ртом.
В следующую секунду статуя стала
раскалываться. Большие куски полетели на отполированный до блеска
паркет, тяжело ударяясь об него, оставляя глубокие вмятины, и
разлетаться на мелкие части.