Склянки были подписаны как замораживающие. И как я могла залить
зелья не в те сосуды? Видимо, ночью все-таки надо было спать, а не
магичить.
Я покраснела.
Каждой клеточкой тела ощущала, насколько мне стало стыдно. Щеки
пылали, губы то и дело кривились, пытаясь удержать улыбку, а за
придушенным кашлем я скрывала смех.
Ведьмак невозмутимо взмахнул рукой. Раз! И вся краска с мужчин
испарилась, оставляя девственно чистые плащи городской стражи. Но
это она с них испарилась.
Разноцветной стала посмеивающаяся толпа.
Разноцветным стал мой чисто-черный фамильяр в двадцатом
поколении.
Разноцветной стали я и особняк мадам Боржуа за моей спиной.
– Через пять минут я жду вас с подробным докладом о ведьме в
отделении, госпожа Абигайл. Время пошло.
Так легко избавиться от краски, как ведьмак, я, естественно, не
могла. Нужно было произносить очищающее заклинание, для которого
требовалась серьезная концентрация. Но о какой концентрации может
идти речь, когда невозможно сдержать смех?
Такими красивыми мы с котом и ехали на телеге. И вот я была
уверена, что господин Калье подстроил это специально. Они-то
порталом ушли, а мы так быстро на своих двоих до здания городской
стражи никак не добрались бы.
Нас видели все, но смеяться над нами себе не позволил никто. Вот
что значит правильное чувство самосохранения!
– Госпожа ведьма! – обрадовалась Валенсия мне как родной,
подскакивая за стойкой.
– Любовный суп больше варить не буду, – ответила я вместо
приветствия, направляясь сразу вглубь первого этажа.
Офицеры нашлись все в том же кабинете, в котором я вчера варила
отворотное зелье, однако ведьмака среди них не было. Следователь
ждал меня в своем кабинете. На допрос с пристрастием.
После двух поцелуев оставаться с мужчиной наедине было настоящей
проверкой для моей выдержки, но меня успокаивали сразу три вещи.
Первое – ведьмак вчера так же, как и остальные, был подвержен
влиянию любовного супа, а значит, целовал меня не по своей воле. И
это, пожалуй, даже было обидно.
Второе – я была ведьмой, а ведьмы никогда ни о чем не сожалеют и
своих поступков не стыдятся. И третье – со мной был мой пушистый
нянь, свято блюдущий мои честь и достоинство, а это даже пострашнее
дракона.
Нас со следователем разделял только его стол. Усевшись на стул,
я приготовилась выслушивать. В столице я уже привыкла к нотациям и
разборам полетов, но, как оказалось, слушать намеревались меня.