Рикард и его посетитель, а точнее, посетительница меня не видели. Девушка, в слишком легком для ранней весны платье, сидела на коленях мужчины и заразительно смеялась, а он целовал ее наманикюренные пальчики, слизывая мягкий сыр с девичьей нежной кожи.
Эта картина возымела эффект сродни удару молнии. Я застыла на месте, не в силах оторвать взгляда от черноволосой красотки, намного старше меня. И умнее – это определенно. Она-то уж точно не мечтала стать для мужа идеальной, не верила в счастливые семьи и не представляла, как оформит детскую, когда родится их совместный и горячо любимый малыш.
Она не была такой дурой.
– Приятного аппетита, – негромко произнесла я.
Девушка вздрогнула, а Рикард словно и не удивился. Совершенно спокойно он нахмурился и спросил:
– Николь… что ты здесь делаешь?
– Принесла вам обед.
Поразительно, я до сих пор «выкала» Рикарду, а сейчас это «вы» прозвучало как-то двусмысленно. Хотелось спросить его о многом – о том, зачем ему жена, о том, как сложится наша жизнь. О том, почему он обманывает меня, хотя сам настоял на свадьбе.
Но я не смогла. Аккуратно поставила коробку рядом с сыром и, развернувшись, покинула кабинет. Только на улице, когда управление осталось далеко позади, горячие слезы затуманили взгляд. Холодало, слезы замерзали на ресницах, и мгновенно стало нечем дышать. Я подняла руку, чтобы рассмотреть обручальное кольцо, которое Рикард подарил в день помолвки. Дорогое, красивое, с огромным лунным бриллиантом в центре. Лучше бы фальшивым оказалось оно, а не мои мечты о семье!
* * *
– Спасибо, дорогая, было очень вкусно. – Папа чмокнул меня в макушку. – Как я буду жить без твоего таланта, когда ты уедешь к мужу?
Напоминание о замужестве заставило вздрогнуть. Весь вечер, что папа ужинал, я сидела будто на иголках. Боялась сказать, что видела в кабинете Рикарда. И боялась – в этом я долго не хотела признаваться самой себе, – что не хватит решимости отменить свадьбу.
– Никки, детка, ты в порядке? – спросил отец, вероятно, заметивший мое напряжение.
– Я сегодня видела Рикарда, – голос был глухим и словно не моим, – с другой девушкой. Он с ней спит.
Папа тяжело вздохнул и сел на соседний стул. Порция передо мной стояла нетронутой, рулеты уже остыли. Но даже горячие, они вызывали во мне тошноту. Я ожидала, что Рикард хотя бы попробует объясниться, придет поговорить, но… напрасно, как оказалось. Его, кажется, совсем не мучило чувство стыда, а вот мне казалось, что мир вокруг чуть потускнел.