Часто моргая в попытке вернуть ясность зрения красным после вчерашней долгой работы за ноутбуком глазам, я плетусь в ванную и встаю под душ. В голове неохотно просыпаются мысли и занимают положенные им места, на первый план выходят материалы для сегодняшних лекций и семинаров, что мне предстоит провести уже через пару часов.
В очередной раз за прожитые годы я радуюсь работе: преподавание и научная деятельность — два кита, на которых держится стабильность моего существования. Когда вокруг разлад, бесконечная необходимость поиска истины придает смысл даже самым тяжелым дням.
К тому же есть мои прекрасные студентки и студенты: светлые умы, не прекращающие удивлять меня как своими интеллектуальными достижениями, так и проявлениями своего внутреннего мира. Даже не достигнув еще тридцатилетия, я вижу разницу между нами, и та вселяет мне, все более пессимистично настроенной по поводу судьбы мира, надежду на свет.
Я знаю, совсем скоро работа станет моим главным спасением. По утрам, стоя под мощными водными струями, я учусь принятию. Жаль, что пробыть в душе, где мне спокойнее всего думается и чувствуется, полдня невозможно.
Замотав влажные после мытья волосы в полотенце и измазавшись кремами с головы до кончиков ног, я иду на кухню, не задерживаясь в спальне, как бы ни хотелось полюбоваться спящим Антоном. Занятие, к слову, не только несвоевременное, если требуется приехать в институт к первой паре, но и рискованное: он всегда просыпается под моим взглядом.
На кухне мне удается отвлечься на сериал (с моими вечно уставшими глазами читать за завтраком в последнее время едва ли возможно) и готовку. Пока на экране Кэрри Брэдшоу вещает о делах одной из своих подруг, а рядом капельная кофеварка издает довольно неприличные звуки, выплевывая из себя черный живительный эликсир, я жарю сырники.
— Доброе утро. — Раздается у меня за спиной голос Антона, немного приглушенный и шероховатый ото сна.
Слабо вздрогнув от неожиданности, я торопливо накрываю сковороду с шипящими в масле сырниками крышкой и оборачиваюсь к мужу с улыбкой на лице.
— Привет. Уже выспался?
Кажется, Антон еще даже не умывался: лицо помятое, волосы взъерошены; осоловело моргая, он трясет головой, сбрасывая сонливость, и пожимает плечами:
— Хрен его знает. Подскочил ни с того ни сего. Унюхал запах еды и пришел.