Облизалова уезжала на каталке благодушной, окутанной заботой сетевого маркетинга мирового масштаба, заботой мужа, и было понятно, что ничто не помешает положительному исходу операции.
Старушка Разуваева немного посидела, понаблюдала за спящей Зинаидой, вздохнула глубоко и пошла в коридор пообщаться с кем—нибудь. Когда вернулась, то увидела Зинаиду, обложенную журналами и погруженную в чтение, поделилась с неё новостью:
– Зина, я поняла, – почему ваш Григ такой сердитый. Этой ночью чуть не умерла его любимая операционная сестра, говорят, что ей неудачно сделали пластическую операцию.
Зинаида не выдавая волнение, поделилась со старушкой своими переживаниями:
– Операционная мне не понравилась: серые потолки, болтающиеся клочки старой краски. Операцию начинала какая—то Маша, но вскоре Григ её отстранил и зашивал сам.
Ввезли Надежду, лежащую ничком в белом облаке простыней те же санитарки. Они долго примерялись, чтобы приблизиться к кровати. Наконец, танец каталки остановил низкий окрик Надежды:
– Я здесь сойду. Держите каталку!
Она, полусогнувшись, сначала одну ногу опустила на пол, зацепилась одной рукой за кровать, другую ногу опустила, помогая ногами держать равновесие, поползла по кровати, напрягаясь и постанывая.
– Вот так мы, русские бабы и выживаем, – без зла но, точно обращаясь к главному свидетелю жизни, неявно присутствующему, высказалась старушка Разуваева. Ей меньше всех осталось мук перетерпеть. В этом она была счастливее соседок по палате.
Следующий день был более узнаваем и более расцвечен красками и ощущениями. С утра потеплели батареи отопления. Были слышны потуги появившихся сантехников – их рабочее ворчание. Начальствующие окрики слабо раздавались то где—то рядом, то вовсе издалека.
Ворвался как ураган в палату Григ, сразу скакнул к кровати Облизаловой. Строго спросил, обнаружив излишества в её облике:
– Что это? – указывая подбородком на нечто темное на голове Надежды.
– КФС—любовь, – незамедлительно среагировала Надежда на излишнее любопытство Грига. Он понял и задал следующий вопрос:
– На спине лежали?
– Да, я же помню, – ответила ласково Надежда.
– Есть вопросы?
Казаринова, всегда помнившая о своей неотразимости, проявляя хорошую память, вякнула:
– Ну, вот кому плохо, что в палате и на душе теплее стало?