– Ой, как страшно, божечки мои, ой как страшно… – эхом вторил ему Леветинин полушепот.
«Может, это мне все-таки просто снится? Передышал давеча болотных испарений, сопровождая купеческий обоз, что в Княжград путь держал, вот теперь кошмары и мучают? Хорошо, если б так и было…»
Вых не отрываясь смотрел на жену. За ее спиной сквозь щели дверных досок пробивались лучики от дрожащего света факелов.
– Поторопись, поторопись, хозяин. – Тяжелыми шагами говоривший мерял Выхову горницу из конца в конец. – Время. Время – оно-то жжет.
Леветина, кутаясь в платок, стояла, привалившись к косяку входной двери. Ее взгляд затравленно скользил по незнакомцам, пришедшим за ее мужем, а губы неслышно и безостановочно складывались в слова. Изредка прорывающиеся истерическим тихим шепотом, так что их можно было разобрать:
– Страшно-то как… куда ж на ночь глядя… что же будет… Господи, господи…
За плечом Леветины виднелась стоявшая за воротами подвода и хвостатый зад впряженной в нее лошади. Лошадь время от времени переступала задними ногами и обмахивалась хвостом. Собственно, как и положено лошади. И, пожалуй, только в этом не было ничего удивительного.
Все остальное было из ряда вон. Но самым удивительным было то, что на месте возничего сидел местный деревенский парень. Косой Аурис из крайней у леса хаты. И подвода, и лошадь, в нее впряженная, тоже были деревенскими. Вых их сразу узнал. Жалел только, что не может прямо сейчас подойти к Аурису этому и прицельно в его косой глаз плюнуть. Ничего, это успеется. Ему, Выху, только бы эту ночь пережить. А там он сквитается с теми, кто на него эту банду натравил. Вернее, с тем, кто его этой банде выдал.
«Это ж надо – выдать чужакам дом лесного человека! Запамятовали, что ли, что проводник единственный на всю округу остался?»
Того, кто лежал на подводе, отсюда не было видно. Но по короткому отрывистому рассказу ходившего туда-сюда как маятник незнакомца Вых знал, что там лежит раненый. Он не кричал, не стонал, не шевелился. Одним словом, живым совсем не казался. И от этого вся ситуация выглядела еще более страшной.
«Страшно-то оно, конечно, страшно, – думал Вых, заматывая вокруг лодыжек ленты от лаптей. – Но оставлять эту толпень в доме до утра еще страшней… Да и не остались бы они. Добром-то… Точно не остались…»