– Как пожелаешь, Терновник. Думаю, ты сможешь найти им сотни оправданий. Но тогда стоит просто подождать другого убийцу и занять место в потрепанных иконостасах. Где-то с краю, где никто не заметит. Что же так тебя изменило?
– Бог-отец, – сказал король и ощутил, как в душе разливается тепло. – Он указал мне, что я погрузился в мерзости жизни, указал выход, подарил вечную любовь.
– Не так уж я был и мерзок, – усмешка Риона казалась открытой и беззаботной, – но вечной любви, конечно, не обещал. Тут Бог-отец бьет мои карты влет.
– Уходи.
Убийца не настаивал. Такой, как сейчас, король ему неинтересен. Дал Рион помнил Тристана совсем другим – лихим, буйным, любопытным, готовым к риску и полным милосердия, сочувствия к слабым. В шестнадцать Тристан и Дал учились в знаменитой боевой школе Дирка, куда безродного пса Риона взяли благодаря исключительному таланту к фехтованию и стрельбе, а Тристана Четвертого, который впоследствии прославился как Терновник, – ради огрубления натуры и для обучения мастерству постоять за себя. Обе цели оказались с успехом достигнуты. Принц и нищий, закусив удила, сражались друг против друга, ни один не желал уступить. Дал хотел доказать себе, что лучше любой титулованной шишки, а молодой Терновник не мог проиграть простолюдину, как бы одарен тот ни был.
Они выбивались из сил, враждовали, дрались на дуэлях, связывались в тугой узел: где появлялся один, должен был быть и другой, ни одно достижение не оставалось неоспоренным. Любая победа Тристана встречала вызывающий взгляд ястребиных глаз Дала. Чем чаще Далу советовали усмирить честолюбие перед будущим королем, тем сильнее он противоречил. Чем больше духовники убеждали Тристана бросить недостойную гонку и показать мудрость перед простолюдином, тем менее мудро он поступал. Все закончилось, когда Тристан во время схватки так сильно сосредоточился на противнике, пытаясь понять его тактику и мысли, что вдруг оказался захвачен шквалом чужих чувств.
Расстояние между людьми, превращающее их в далекие острова, пропало. Разница между королем и наглым безродным псом растаяла. Они стали братьями, затем – чем-то большим. Тристан вдруг потерял границу между собой и другим человеком. Юношу всецело охватило искрящееся, насмешливое восхищение им самим, которое испытывал и отлично скрывал под маской задиры Дал Рион. Ярость, надменность, отчаянное желание победить, кипучий азарт и невыносимый восторг, превращающий каждое движение короля в обещание завоевать желанный приз. Тристан полностью растворился в сумасшедшей лавине юношеского, грубого вожделения. Он оказался в ловушке, выпивая эти чувства, словно вино, и совершенно от них пьянея.