– Как это случилось, Стасик? – спросила Рита, придя в себя от потрясения. – Когда?
– Рак. У мамы. А папа умер на работе, прямо во время репетиции. Все произошло в один год… В тот, когда я поступил в консерваторию: мама – в сентябре, папа – в марте.
– Но почему ты не написал, не позвонил?
– Да я вообще не думал, что ты меня помнишь.
– Как ты мог так думать?
– Но что бы ты сделала, даже если бы знала? – пожал плечами Стас.
Они немного помолчали над остывающим кофе. Подошел официант поинтересоваться, не желают ли гости еще чего-нибудь.
– У вас есть коньяк? – спросила Рита.
– Армянский или французский?
– Армянский хороший?
– «Арадис». – Официант и бровью не повел. – Семилетней и двадцатиоднолетней выдержки. Какой предпочитаете?
– Давайте семилетней!
– Бутылку или бокалы?
– Боюсь, бутылку мы не одолеем. Пусть будет два бокала.
– Сию минуту.
– Давай, что ли, за помин души твоих родителей? – сказала Рита, поднимая пузатый бокал. – Пусть земля им…
Она махнула сразу половину, Стас же едва пригубил и поставил бокал на стол.
– Значит, ты остался в Волгограде совсем один? – спросила она. – Без поддержки?
– А я и не остался. Что мне там было делать?
– А консерватория?
– Перевелся в Москву. Я всегда хотел учиться в московской консерватории, но как было оставлять маму с папой одних? Они бы не возражали, но сама понимаешь… Так что диплом я получил в столице.
– А потом, значит, вернулся домой?
– Надоела Москва. Там такой бешеный ритм, что дышать не успеваешь.
– Некоторым нравится.
– Но не мне. Я устроился в отцовский театр, стал работать по специальности, писал музыку к спектаклям. А потом Мирский меня выцарапал в Питер.
– Погоди, но как так получилось? Разве вы были знакомы?
– В том-то и дело, что нет. Смешно получилось, честное слово!.. Ой, долго рассказывать.
– А я не тороплюсь.
Рита не лгала: ей и в самом деле некуда было спешить с тех пор, как они с Игорем разъехались.
– Ну тогда что ж… У нас в МГК, на вокальном отделении, был препод один, Пургин Роман Анатольевич, который обожал неаполитанскую песню – просто сам не свой был. Он все приговаривал, что никто нынче не в состоянии написать ничего, хотя бы отдаленно напоминающего Сальваторе ди Джакомо, Либеро Бовио или Эрнесто Муроло. И так он всех этим достал, что я решил его слегка надуть: накропал несколько песенок в стиле Джованни Гаэта, и они «случайно» попали на стол Пургина. Он перерыл весь Интернет в поисках «неизвестных» произведений!