Три любви Марины Мнишек. Свет в темнице - страница 3

Шрифт
Интервал


Она осталась одна в башне, а Янека увезли в Москву. Увезли и убили. Петлю на крохотной шейке никак не могли затянуть – мальчик три часа мучился. Это было зимой, в промерзшем насквозь, заснеженном городе, и ее Янек, должно быть, просто окоченел в петле. Сначала его несли по холодным улицам, плохо одетого, без шапки, а он все плакал и спрашивал: «Куда вы меня несете?» И никто не сжалился, никто! Потом Янека принесли к Серпуховским воротам, а там мальчика дожидалась петля. Большая, не по его шейке. Петля и палач… Кто рассказал про это несчастной матери? Нашлись добрые люди… Мир, как говорится, не без добрых людей… Только кто тогда – злые?! Ответь, Господи!

Как она рыдала, когда узнала про казнь Янека! Билась головой о каменные стены своей тюрьмы, каталась по холодному грязному полу, кричала как безумная! Сначала сулила немыслимые беды патриарху Филарету Романову, бывшему тайному другу и нынешнему врагу, его бывшей жене, государыне-старице Марфе Ивановне, и сыну – царю Михаилу. А потом в непереносимом материнском горе своем прокляла и весь род Романовых – в исступлении молила Бога, чтобы ни один из них не умер спокойной смертью, чтобы изошло на нет их семя и их царствование. И чтобы страшнее всех была участь последних венценосцев из этого проклятого рода, да не избежит лютого ужаса убийства ни царь, ни царица, никто из их детей…

Боже мой, Пресвятая Дева Мария, так нельзя! Нельзя проклинать – надо прощать. Прощать?! Нет, невозможно простить убийц своего ребенка… Ксендз сказал бы на это, что Матерь Божия простила тех, кто распял ее Сына. И там, на родине, в Польше, Марина согласилась бы с этими словами. Кивнула бы головой, смирилась. Но здесь, в башне, разве может простить она, заживо погребенная? Здесь она стала злой, очень злой… Что у нее осталось теперь, кроме ненависти? Ах, мальчик мой родненький, я не прощу твоих убийц!

Нет, ей нельзя думать о Янеке. Иначе она сойдет с ума. «Не бойся, Янечек, не бойся, мой милый! Скоро мама придет к тебе… Ты ведь теперь в раю, сыночек! Меня туда, верно, не пустят – слишком много грешила на этом свете, но все равно – я верю!! – нам дадут свидание. И пусть мне воздастся не по делам моим, а по мукам! Так ведь тоже бывает, Отец Небесный? Ojcze Nasz, ktorys jest w Niebie[1]…».

Коломна, 1614 год