– Ты меня жалеешь, – сказала Ольга, устав от напряжения.
– Я боюсь, что у тебя нога заболит от моей возни.
– Не обманывай, – и вздохнула.
Она сказала правду, и Женя откинулся на спину.
– Видишь ли, – она старалась говорить философски, – любовь и жалость – две вещи несовместные, как гений и злодейство. Это классик сказал.
Женя молчал с бурей в груди и пожаром в голове, но в конце концов выпалил:
– Сразу видно, что твой классик не воевал.
– Принеси, пожалуйста, сигареты. – Ольга казалась спокойной.
Женя заскрипел диваном, поднялся и, пока ходил за сигаретами и пепельницей, решил возмутиться:
– Что ты меня все время пугаешь?
– Я тебя не пугаю, а объясняю. У тебя со мной ничего не получится. Не только сейчас, но и впредь. Так что не насилуй себя.
Женя щелкнул зажигалкой, выхватив из темноты бледное Ольгино лицо.
– Ты же умная и сильная женщина. Разве ты не понимаешь, что сама этими дурацкими разговорами нагнетаешь обстановку «военного психоза», как говорит наш командир…
– Я достаточно умная, чтобы реально смотреть на вещи, и достаточно сильная, чтобы самой справляться со своими проблемами, не загружать окружающих, а тем более не рушить чужие семьи.
– Семьи почти без тебя порушены были. – Голос Васильева отвердел. – А насчет того, чтобы меня не загружать…
– Тебя в первую очередь, – не дала договорить Ольга. – Ты в силу какой-то непонятной мне наивности или жалости (которая меня, кстати, раздражает) или чувства долга (что меня вообще бесит) думаешь, что я потеряла только стопу. А я потеряла все!
– Не понимаю, что значит «потеряла все»?! – Женя разозлился и закурил с остервенением.
– Например, возможность иметь детей (самой теперь нянька нужна), возможность нормально любить и быть любимой… Кстати, в том числе в постели спокойно ноги перед мужиком раскинуть, не боясь шокировать его своим обрубком, – ответила Ольга со спокойным вызовом.
– И это «все»?!
– Это не все, но существенно. После вида моей культи у тебя сроду на меня не поднимется. Я и так не красавица, не Мерлин Монро… А баба должна вызывать желание. Судьба у нее такая.
– Ну, знаешь…
– Знаю… И тебя знаю… Будь ты мужланом, грубым и прямым, как рельс, было бы проще. Но ты ведь штучка тонкая, впечатлительная. Я себе представляю, что бы ты испытал, когда в ванной этот кусок мяса во всей красе увидел…