Тогда я брал, например, учебник ботаники за пятый класс, вставлял его в обложку одной из суперкниг и ставил обратно на полку. Ценную книжку нес в букинистический магазин. По каталогу она стоила двадцать три рубля, а без суперобложки снимался рубль, то есть двадцать два рубля выходило.
Что такое двадцать два рубля? У меня мама – кандидат наук, уважаемый человек – сто двадцать рублей получала в месяц за безупречную работу. Тогда я мог эти деньги заработать, продав четыре-шесть книг. Заметьте, эти книги мы покупали по шестьдесят копеек, а я их продавал по двадцать рублей.
Насколько я оказался прав, мы поняли через несколько лет. Их никто не читал. Я начал таскать их класса с четвертого, мама заметила пропажу, когда я был уже классе в седьмом, то есть года через три. Когда из двухсот томов не было уже книг девяноста.
Мама округлила глаза.
Я сказал: «Мама, а ты никогда не задумывалась, что я у тебя ни разу денег не просил ни на кино, ни на шоколадки, и никогда ни в чем не нуждался?»
А ведь все эти книги сейчас гроша ломаного не стоят. Если бы они просто так лежали, то никогда бы от них не было пользы – буквально через год после этого разговора они обесценились. А в тот момент, когда я их продавал, они стоили хороших денег. Всего через год их ценность превратилась в ноль.
Мама сознание теряла: «Как ты мог?» Потом, когда она эту подмену вычислила, все переписала, пересчитала, после этого я еще книжек тридцать вытащил. Всего я вынес где-то сто двадцать – сто тридцать книг. Причем по каталогу выбирал самые дорогие.
Что еще интересно было, там же, в букинистическом магазине, просто так не примут книгу у какого-то сомнительного мальчика. Мне нужен был помощник, у которого уже есть паспорт, то есть старше шестнадцати лет. У меня был друг, Витек, я ему говорил: «Так, Витек, пошли, опять поживимся». И мы очень хорошо себя чувствовали.
Фейерверками я тоже занимался, хорошо их продавал. Но этот бизнес был сезонный, только к новому году.
Все эти углубленные знания физики и химии энергичному и любознательному ребенку по понятиям советского мировоззрения, можно сказать, шли во вред. Особенно если мама – биохимик, и ребенок запросто, приходя к ней в медицинский институт, имел доступ ко всем препаратам: кислотам, солям, щелочам и так далее.