– Ну ты хватил! А если ты мне разонравишься, что делать? Подмешать тебе в еду крысиный яд?
– А почему бы нет? Попробуй. Но учти, я очень бдителен. Придется выдумать злодейство похитрее.
Нет, Игорь не отпускал грехи, он подбивал на преступления. Не исповедник – инквизитор.
– Он ведь волшебный, да? – спросил изверг. И рассмеялся, чуя свою правоту. – Он враг, но сказочный. Такой, что начинаешь ревновать его к другим: страшней всего та мысль, что не в твоей войне он будет побежден и не к твоим ногам падет, не тебе сдастся в плен. Не многим в жизни выпадает счастье обрести достойного противника. Особенно теперь, когда погребены во тьме столетий идеалы рыцарства. С ними покончил еще Генрих V, король Англии, в битве при Озенкуре, впервые вероломно казнивший пленных рыцарей. Он показал другим пример: нельзя миндальничать с врагами, всех их надо убивать. Желательно, с контрольной пулей в лоб.
Игорь потешался надо мной, но слишком благодатной оказалась почва, на которую ронял он зерна своих слов. И у меня перед глазами расцветало зрелище, воистину прекрасное: яркая кровь, что растекается по снегу и растапливает его до черной, как некроз, сырой земли, прожигает снег, как огонь – бумагу. Красивой смерти – вот чего недоставало моему врагу, проводившему дни в попытках создать шедевр искусства, чтобы стать шедевром самому.
Должно быть, Игорь прочитал это в моих глазах. И поспешил сменить поэтику средних веков на прозу жизни:
– Тебе нужно увидеть, – заговорщицки понизил голос он, – как от боли и панического страха смерти твой чудесный недруг скорчится в слезах, в соплях и потеряет весь свой шарм. Здесь пригодился бы слезоточивый газ – этот и слезы вышибет, и землю из-под ног. Но лучше бы твой неприятель умер как-нибудь нелепо. Например, захлебнулся с перепоя рвотными массами во сне.
– Игорь, как у тебя язык не устает нести такую ересь?
– Язык – самая сильная мышца. Я могу ворочать им глыбы слов. А ересь – это по твоей части. Ты у нас сегодня ведьма. Вот и сведи своего недруга в могилу – колдовством там… или зельями.
– Я не могу убить его, Игорь, – призналась я. И трижды в трех словах запнулась: – Я люблю его.
***
– Черт!
Брань прорвалась сквозь сон, и Снеговской проснулся от кошмара. Долго лежал и слушал, как сердце стучит в закрытую дверь грудной клетки. От взгляда на спящую рядом любовницу стало завидно: либо нервы у той были крепче, либо сны – приятнее.