В отдалении заревел снегоход: кто-то, разбуженный, спускался следом. Я уже не бежал – катился кубарем по снегу, летел, сломя голову, вздымая в воздух снежную взвесь. Я узнал ее. И догадался, что с такими повреждениями не живут. Она еще была в сознании, но не кричала и не плакала. В неверном свете звезд мне даже померещилась улыбка на ее лице. Она что-то шептала, тяжело дыша, я наклонился к ней, боясь случайно прикоснуться, и услышал:
– Они… Они заставили меня. Внушили, что должна с собой покончить… Я не сумасшедшая. Здесь вовсе не курорт… Они похищают людей… Они ведь и тебя похитили. Они меня убили… И тебя убьют.
Внезапно чьи-то руки схватили меня и отшвырнули прочь, вокруг ее тела столпились люди, и мне показалось, что их слишком много, или же от слез в глазах у меня все двоилось. Наперебой кричали, невозможно было разобрать что-либо. Я и сам кричал и рвался к ней, но кто-то необыкновенно сильный волоком тащил меня прочь, к снегоходу.
***
Когда Константин Лунный вышел из дому, он пожалел, что так легко оделся, не по погоде, но тут же упрекнул себя за малодушие. В сумерках ниже опускалось серое, металлического блеска, небо. Воздух, набухший от воды, потяжелел. Дома жались к земле, теснили друг друга, цеплялись за склоны. Сначала шквальный ветер сдул с улиц приморского города туристов, непоседливых, как перекати-поле, а потом и вросших в землю старожилов вынудил попрятаться. Надвигался шторм, и уже ползла из щербатой пасти горы Святого Петра исполинская черная туча.
Лунный спускался к морю по крутым улицам-лестницам Алубики. Вскоре, хрустя гравием, легли ему под ноги дорожки городского парка. Он шел по знакомым аллеям, еще вчера солнечным и людным, где давеча стояли сувенирные лотки, а нынче ни души не осталось. Ветер уже бросал в лицо первые мелкие капли дождя, просеянного сквозь сито ветвей. И в тишине отчетливо слышался страшный, нарастающий гул моря. Там, внизу, волны ходили ходуном, и огромные валуны ворочались с боку на бок.
Деревья расступились, Лунный вышел на площадку, откуда ступени вели к воде. Здесь ветер дул в полную силу и в другой раз повалил бы гуляку с ног. Внизу волны бросались на обломки скал, сорвавшиеся в море сотни лет назад. Измочалившись в пену, сползали обратно, черные от злобы, собирались с силами, хотели взять береговые укрепления не приступом, так измором, не мытьем, так катаньем.