Яма вышла глубиною до подмышек,
В яме аист, рядом пятеро мальчишек,
Непривычно успокоены и кротки,
У Серёжки – на щеках кривые тропки.
Всё по древним ритуалам совершали:
Горсть земли поочерёдно вниз бросали,
Над могилкой холмик сделав неумело,
Помолчали, в думы впав оцепенело.
Первым Лёвка разорвал молчанья плёнку:
– Хватит, ребя, слёзы лить по аистёнку,
Да какой бы ни была прекрасной птица,
С человеком никогда ей не сравниться!
И ещё: ведь вечной жизни нет на свете!
Или вы о том не слыхивали, дети?
Так послушайте меня, авторитета, —
Все мы будем там, где нынче птичка эта!
– Пацаны, а правда, – Лёнька встрепенулся, —
Что мы плачем, будто свет перевернулся?
Мы о птичке все потом повспоминаем,
А сейчас пойдёмте, мячик попинаем!
– Точно, парни, – Жорка шумно потянулся,
Интерес в его глазах тотчас проснулся, —
Ну, пойдём играть, а то чего-то тошно,
Я и мячик подкачал с утра нарочно.
Мы уже почти неделю не играли:
То в лесочке голубику собирали,
То – по Утру или с вечера – рыбалка,
А футбол всё мимо. Мне так очень жалко!
Сашка тоже оживился: – Слышь, Серёга,
Может, правда, поиграем хоть немного?
Позабудешь ты в игре свои печали,
Да и мы уже порядком поскучали!
Но Серёжка будто слов друзей не слышит,
На его лице узор из скорби вышит,
Взгляд упёрт в неровный холм могилки свежей,
И наивности во взгляде нету прежней.
– Слушай, Лёвка, вы идите, мы же – после,
Я побуду здесь чуток, Серёжки возле,
Ведь ему сейчас тоскливо, тяжко, плохо, —