Подстрочник (2 строфа):
И сейчас, когда кровь
У меня стынет,
Клянусь – я не полюблю
Никогда другого цвета.
Перевод (2 строфа):
И теперь, когдадостиг
Я вершины дней своих,
В жертву остальным цветам
Голубого не отдам.
Показатель точности: 44,4%, показатель вольности: 60%.
Уменьшение первого и увеличение второго показателей объясняется тем, что Пастернак в первом двустишии передал метафору оригинала собственной метафорой, а во втором – изменил, если можно так выразиться, направление любви лирического субъекта: грузинский поэт клянется не полюбить другого цвета, русский – остаться верным тому же самому голубомуцвету. В данном случае, на мой взгляд, проявляется некоторая ущербность гаспаровского метода: показатели точности и вольности перевода явно ухудшились, тогда как в целом Пастернак справился с передачей смысла и этой строфы (даже в большей степени, чем первой). А это, я полагаю, и есть основной критерий переводческого ремесла. Меня же (в отличие от читателей настоящей статьи знакомого с подстрочником) смущает в тексте перевода только существительное жертва, но о нем я буду говорить в своем месте.
Подстрочник (3 строфа):
В глазах в прекрасный
Влюблён я небесный цвет;
Он, насыщенный небом,
Излучает восторг.
Перевод (3 строфа):
Он прекрасен без прикрас.
Это цвет любимых глаз.
Это взгляд бездонный твой,
Напоенный синевой.
Показатель точности: 55,6%, показатель вольности: 44,4%.
Почти кульминационный момент развертывания текста. Несмотря на то, что по сравнению с предыдущей строфой показатель точности возрос, а показатель вольности упал, именно здесь Пастернак решительно уходит в сторону от оригинала, резко сужая пафос исходного текста. (Еще одно подтверждение не полной адекватности метода, предложенного Гаспаровым. Впрочем, он ни за что бы не поставил бы знак равенства между насыщенностью небом и напоенностью синевой, в результате чего показатель точности перевода данной строфы уменьшился бы, а показатель вольности – увеличился бы. Тем более что первое выражение относится к цвету, второе – к взгляду.) В третьей строфе, сложно выстроенной с точки зрения синтаксиса, Бараташвили говорит о любви к глазам небесного цвета, к любым голубым глазам – кому бы они ни принадлежали. Пастернак объясняется в любви к напоенным синевой глазам конкретного человека, конкретной возлюбленной («