Я задохнулась от возмущения, но дядя погрозил мне кулаком, не дав произнести ни слова.
— Ей всегда хотелось не того, что нормальным девкам требуется. У подружек все разговоры о новых серьгах да о нарядах на праздник, а она сидит в сторонке и куколок из травы плетёт, как умалишённая. Другие в поле бегут на покос, пирожки и сливки ребятам тащат, волосы лентами украшают, а Джесси всё в сторону гор смотрит и смотрит. А правда ли, что за горами эльфы живут, спрашивала. Чудила с детства и дочудилась до того, что тёмный её из дому увёл.
У меня пропала охота говорить, я замерла в ожидании продолжения. До этой минуты мне никогда не рассказывали о моём отце. Нет, я слышала, конечно, что мама связалась с проходимцем, который, как это обычно и случается, бросил её, лишь только у неё начал расти живот, но то, что он был тёмным, точнее — тёмным магом, было тайной, которую дядя и тётя хранили все эти годы.
— Наша с Джесси мать, бабка твоя, была чересчур добросердечной. Не решилась прогнать со двора усталого путника в мороз и метель, пустила в дом, к столу пригласила. Никто ведь не знал, что он колдун. На вид — обыкновенный человек, без рогов и без копыт. Денег, говорит, у меня нет, но историй — хоть отбавляй, до утра могу сказывать. А кому в нашей дыре нужны все эти заморские мудрёные истории? Ясно кому — Джесси. Слушала она его болтовню, слушала, а наутро вместе с ним из дому и улизнула, только её и видели.
— Влюбилась? — робко прошептала я.
— Ага, как же! Тёмной магией он ей голову задурил. Они, говорят, умеют такое проделывать, что девки сами им на шею прыгают, а после — ничего не помнят. Одним словом — колдовство!
Видно было, как не хотелось дяде вспоминать всю эту неприятную историю, случившуюся с сестрой, но он твёрдо решил рассказать мне её на прощание. Чтобы я знала, кому спасибо сказать за своё безнадёжное положение. Выдержав с минуту, я снова подала голос:
— А потом?
Дядя вздохнул, сдвинул кустистые брови на переносице.
— Мы не думали, что снова увидим Джесси. Слыхали, что тёмные используют невинных девок в своих грязных ритуалах, держат рабынями, пока те не иссохнут от запретного волшебства. Но прошёл год — и твоя мать вернулась. С тобой на руках, ясное дело.
Я дёрнулась в тугих путах. Хотелось закрыть руками лицо, свернуться калачиком от пронзившей меня душевной боли. Почему, почему мне не рассказывали этого раньше? Что бы изменилось?