– Вейрас? – с сомнением протянул мужчина.
Я молча кивнула. От волнения ноги стали ватными, а в животе словно узел завязали. В выражении лица директора театра было что-то неправильное, но из-за нарастающей паники никак не удавалось понять, что именно. Очень хотелось сбежать. Прямо сейчас унестись прочь от сцены и уже гомонящих в зрительном зале людей. Мысль о том, что бегство окажется слишком громким из-за многочисленных колокольчиков, пришитых к юбкам, едва не вызвала у меня истерический хохот.
– Знаете, что еще сегодня случилось? – нахмурился Люченций Ламбот и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Сегодня сломались мои щипцы для завивки усов.
Сара приглушенно прыснула от смеха. Ну конечно! Вот что казалось мне неправильным в облике мужчины. Левый его ус сейчас был подвит, пожалуй, даже сильнее обычного и своим кончиком едва не упирался в директорский глаз. А правый... распушившись, топорщился во все стороны.
– Как видите, ваш дебют на сцене тоже ознаменовался... – начал свою очередную обвинительную речь Ламбот.
– Не имею никакого отношения к состоянию ваших усов! – неожиданно для себя самой выкрикнула я.
За кулисами вдруг воцарилась кристальная тишина. Никто, даже обласканные публикой актеры, не позволяли себе говорить с директором театра в подобном тоне. Правый ус Ламбота еще больше распушился от негодования, а левый задергался вместе с глазом.
– Вам пора на сцену, Вейрас. А после нам предстоит серьёзный разговор, – прошипел на грани слышимости Люченций Ламбот.
К чему эти пять минут позора, если после выступления меня ожидает увольнение? Невысказанный вопрос повис в воздухе, а директор выпихнул меня на сцену.
В первую секунду я растерялась и замерла. Слишком яркий свет, слишком громкие возгласы из зала. Похоже, на выступление заглянула компания троллей. Глухое раздражение из-за того, что похабных комплиментов от зеленокожих зрителей избежать не удастся, мгновенно превратилось в вязкую тягучую злость. Она покрыла меня с ног до головы.
Прилагать усилия, чтобы улыбнуться не потребовалось. А вот кулаки разжались с трудом.
Что ж, я станцую. Станцую так, как никакой Альфонсине и не снилось. Что мне терять? Работы только что лишилась. Стыд, честь, уважение? Никому и дела нет до того, что Клементина Вейрас была когда-то принцессой. Была.