Поначалу, после суда, неделю как в тумане ходил. Все не мог поверить. Когда судья сказал «два года с отбыванием в ИТК», я не поверил своим ушам. Но теперь смирился и духом не падаю. Правда, не хватает поддержки посторонней, каковую надеюсь увидеть в твоих глазах. С нетерпением жду письма с фотографией (разрешают 3 штуки) и теплыми словами. Люблю, целую, крепко обнимаю, твой негодный брат Коля.
Дорогой брат Коля!
Твое письмо потрясло меня и очень расстроило. Ведь ты был совсем мальчик, не заслуживший такого испытания и не готовый к нему.
Ты родился в семьдесят восьмом, когда мне было 8 лет. Мы с папой подошли к зданию роддома, и твоя мама, тетя Люда, просто Люда, как я ее потом называла, показала твою противную сморщенную мордашку. Ты орал и судорожно перебирал тонкими красными конечностями; но уже через год я увидела тебя круглощеким веселым карапузом. Я помню, как ты начал говорить, как быстро вытянулся и начал ходить в детский сад, а потом в школу, где тебе понадобились очки.
На детских черно-белых фотографиях мы с тобой похожи, как близняшки. Даже бабушка и дед не могли различить. Это Оля или Коля? На цветных разница есть. Ты – рыжий, медный, огненный. Потом посветлел и выцвел.
Твоя мама, Люда, быстро переняла певучий украинский говор, но наш с тобой папа всегда говорил чисто и правильно. Вы жили в маленьком шахтерском городке куда сытнее и богаче, чем мы в Ленинграде. Абрикосы и розы, хорошее снабжение, новый красивый дворец культуры, вечный огонь, у которого фотографировались молодожены. Сегодня все это обратилось в пыль, на которой моя память выводит ностальгические узоры.
Еще я помню молитву, которую неотвязно бубнил мужской голос по радио: Пономаренко, Долгих, Харитонов, Пельше, Соломенцев, Зайков и другие сопровождающие лица…
Зачем я храню в памяти этих чужих мертвецов? Ведь теперь у меня достаточно своих.
Любовь? Наверное, нам не обойтись без этого слова. Чувство потери заставляет меня воскрешать образы прошлого. Лица и голоса мужчин, которых я любила одинаково горячо: деда, отца, брата. Близких, которых больше нет со мной.
Твое письмо, Коля, потрясло меня и очень расстроило, а любовь заставила быть деятельной. Я сразу поехала в тюрьму. из Петербурга в Москву, в Новопеределкино, к знакомым, которые приютили меня (пользуясь случаем, хочу поблагодарить вас, Галя и Андрей). А потом в шесть утра через весь город, из Новопеределкино на станцию 1905 год. Или Беговая. Оттуда на автобусе. Вечером обратно. Грязное помещение, два окошка и очередь, в которой мы стояли почти весь день. Три дня подряд. Мы – это пожилые женщины (матери) и молодые (жены, сестры). Мужчин совсем мало, процентов десять. Чтобы отдать передачу и получить разрешение на свидание. Хорошо, что я не сменила фамилию, меня бы не пустили. Только близких родственников.