- Мирись?! - и он выставил вперед руку со сжатым кулаком и отставленным мизинцем, что и означало на детском языке жестов «мирись».
Обида сдула свой капюшон, как успокоившаяся кобра, потому что глядя на этого великовозрастного балбеса, как выразился Влад, невозможно не заразиться его эмоциями.
- Ну, чего расстроилась?! Я же не со зла! Но ты и правда, такое учудила, что у меня в голове не укладывается.
- Так что теперь, вывести меня во двор и расстрелять за это?! – опять меня покоробило его непонимание.
- Ну зачем же сразу расстрелять? На первый раз можно и в угол поставить, - Никита смешно насупил брови, будто и впрямь решал судьбу обвиняемого.
Я устало вздохнула. Злиться на него просто невозможно. Может, потому, что он и, правда, не видит ничего дурного в своих словах?
- Ты хоть цыганок в дом не пускаешь перепеленать младенцев? – очевидно, моя глупость не давала ему покоя, и поэтому он опять не удержался от шпильки.
- Я –то не пускаю, а откуда ты знаешь вообще о цыганах? С трудом представляю, чтобы по Рублево-Успенскому шоссе табор проезжал, - я опять обиженно вздохнула.
- Да представь, я иногда и работаю, и приходится выезжать туда, куда самолеты не летают. А на вокзале иногда и встречаются они. Кстати, не дуй губы. Я понимаю, что ты не виновата. Это как раз и есть почти цыганский гипноз. Забалтывание называется. Их двое, они наперебой тебе талдычат, внимание рассеивается и вот.
- Нет, Никит, тут сработала элементарная жалость. Ты просто себе не можешь представить, что какое голод. Как это не иметь денег на еду, - голос у меня дрогнул, и я снова чуть не расплакалась.
- Черепашка, ты меня пугаешь, - понизив тон, Никита примостился рядом со мной на край ванны и накрыл своей ладонью мою руку. – Ты мне не рассказывала.
Конечно, не рассказывала. Это не поездки на Бали, это не шопинг в Милане, чтобы рассказывать о некоторых моментах жизни. Да собственно, в моей жизни ничего не было такого, о чем бы стоило рассказывать. Кроме, конечно, Турции.
- А ты уверен, что хотел бы знать, как я жила?
Что бы сейчас он ни сказал, но уверена я, в том, что благополучные люди совсем не хотели бы сталкиваться с таким понятиями как бедность, убогость, болезни и прочие «привилегии» большой части пролетариата. Если, конечно, такое понятие еще существует.