На следующий день он, почти не останавливаясь на проходной, сунул дернувшемуся было к нему охраннику под нос свой пропуск одной рукой, а другой игриво потрепал по бороде.
– Э, э! Ты чо, охренел?! – вскинулся тот.
– Ме-е-е-е! – ответил Алексей Николаевич и пошел к лифту легкой походкой.
Определенно, с тех пор, как дома у него поселился цефалоцереус, жизнь стала налаживаться. Кактус не умирал, не сбегал к соседке и не махал хвостом из-под локтя участкового, то есть никаким способом не бросал Арцыбашева. Они вместе смотрели фильмы, которых у Алексея Николаевича имелась приличная коллекция. Незаметно пристрастились к шахматам. Сперва играли по вечерам, чтобы скоротать время, потом Алексей Николаевич не на шутку увлекся, раздобыл самоучебник и штудировал его за обедом, отмечая галочкой непонятные места.
– Да вы, Алексей Николаевич, шахматист! – насмешливо заметила Костюкова, узрев учебник. – Сами с собой играете, или к живым людям выходите хоть иногда?
– С умным человеком отчего бы не сыграть, – рассеянно отозвался Арцыбашев, который в эту самую минуту осмысливал параграф о миттельшпиле.
Ираида глянула на него диковато и отошла. Обыкновенно последнее слово оставалось за ней, но Алексей Николаевич вспомнил об этом только вечером, когда начал по привычке рассказывать обо всем цефалоцереусу.
Или вот с Мельниковым.
Никто в конторе не придавал значения мельниковским шалостям. Костюкова при виде очередной девицы, взятой на замену уволившейся, декламировала трагически: «Уж сколько их упало в эту бездну!» – чем вызывала дружный хохот окружающих.
Не смеялся только Арцыбашев. К юным глупеньким секретаршам он не испытывал ни симпатии, ни особой жалости. Но неопределенное чувство каждый раз мучило его, как если бы при нем долго и старательно давили жука. Не обязательно симпатизировать жукам, чтобы внутренне корчиться при виде этого процесса.
Мельников сперва ходил кругами вокруг очередной большеглазой красавицы. Потом улучал момент – и являлся. Безукоризненные манеры. Вальяжен и обходителен. Дивный, в голубую клетку клубный пиджак.
Юные секретарши чувствовали себя крепостными девками, обласканными проезжавшим мимо барином. Глаза их затуманивались. На губах рождалась мечтательная улыбка. И провожали они Мельникова такими взглядами, что Арцыбашеву, ей-богу, хотелось подойти и отвесить дурынде подзатыльник.