Через две недели начнется проведение первого этапа состязаний,
который считается, так, разминочным, что-то вроде представления
участников зрителям. Даже не представляю, что нас ждет дальше, если
честно. Меня все же пробирал некоторый мандраж, вероятность того,
что дед приедет посмотреть на первый этап, была очень высока, о чем
он мне сообщил в письме. Было приятно читать, как он мной гордится.
Я это уже знал, но слова, исходившие непосредственно от него,
воспринимались иначе, чем простая констатация факта.
Насколько мне было известно, все наши с заданием справились, по
крайней мере, нашли необходимые ингредиенты, не без помощи друг
друга, но хоть после Клыковой догадались, что можно воспользоваться
помощью и информацией от членов своего факультета. «Матвей» молчал,
ну или наставники закрывали глаза на некоторые незначимые нюансы,
ведь задания и впрямь были практически невыполнимыми. Что
происходило в других командах, нам было неизвестно. Наташка
отмалчивалась, хоть она и поддерживала меня, но все равно, так или
иначе, болела за свой факультет.
А еще я пытался найти в Сети хоть что-нибудь про Анатолия
Долгорукого, но, кроме пары упоминаний о скандале, связанным с его
уходом из ордена, ничего не нашел. Словно кто-то очень тщательно
убрал все следы его художеств. Хотя, почему «словно», скорее всего,
так оно и было. Я бы убрал. Да и Верховный Тайный Совет тоже,
незачем плодить слухи, способные навредить монаршей семье и ее
советникам, особенно советникам, поэтому я бы не удивился, если бы
император практически ничего не знал о происходящем.
Щелкнул установленный Долговым таймер, и раздался звук
открываемого замка. Сразу после этого механизм перестал швыряться в
меня разными предметами, и я смог перевести дух. Да, хорошо
размялся. Я все еще не был в форме, но теперь уже мог выносить
подобные нагрузки, тут тоже как-никак есть еще к чему
стремиться.
А теперь нужно возвращаться в комнату, пока Петр, который сейчас
носил фамилию не Романов, а Волков, снова не поругался с
Карамзиным, и эти два урода не довели до нервного срыва мою
подросшую кошку, которой я дал имя Соня, из-за ее любви к приятному
времяпрепровождению на кровати, в основном моей.
Я уже свернул на дорожку к общежитию, даже удивляясь про себя,
что в последнее время ни с кем не дерусь: ни на кулаках, ни на
дуэлях. Сам-то я не лезу, да и меня задирать перестали. Долгорукий
лишь ходит, и смотрит на меня, нахмурив лоб. Видимо, что-то
пытается прорваться из памяти, про его откровения со мной, но
действие зелья не дает ему вспомнить. И это неясное ощущение, что
он что-то упускает, не давало Ваньке жить спокойно, постоянно
теребя и напоминая о том, что он что-то забыл. Как заноза, которая
побаливает, но убрать он ее сам не может, как и у других попросить
помочь вытащить, слишком место неудобное, чтобы посторонним
демонстрировать.