Постепенно становилось все жарче, а дышать — все
труднее. Штык ощущал, как на лбу выступают капли пота, как
пересыхает горло и появляется жжение в носу. Ветер
внезапно сменил направление и накрыл маленький отряд облаком
бледно-желтого дыма, от которого немедленно начали слезиться
глаза и перехватило дыхание. Земля под ногами тоже стала
сухой. Каждый шаг крошил вроде бы монолитный пласт земли
в мелкий серый песок, из-за чего казалось, что под ногами
постоянно что-то проваливается. Впереди что-то непрерывно
оглушительно трещало, а где-то далеко справа — шипело,
как скопище гигантских гадюк. Но своих провожатых Штык пока
все еще слышал.
— Нельзя больше влево, — говорил Хомяк, — потерпи
еще немного, давай хотя прямо немного пройдем.
— Хватает, прям хватает, — отвечал Буль,
но переставал давить и некоторое время они шагали
прямо.
— Все, легчает с моей стороны, — Хомяк сам
начинал смещаться влево и тянул за собой весь отряд.
— Ну спасибо, едва вытерпел, — отвечал счастливым
голосом Буль, с трудом переводя дух. — А может,
дальше вот на ту палку двинем? Видишь, из земли
торчит?
Ухватившись за куртки своих солдат, Штык медленно брел,
низко опустив голову, постепенно проваливаясь в какое-то
опустошенное, похожее на транс состояние. Дозиметр стрекотал
непрерывно и от этого звука, от этого монотонного
движения и жаркого пыльного воздуха, перед глазами медленно
набухала черная клякса. А за этим чернильным пятном,
где-то там, в беспросветной темноте, вдруг начало проявляться
мужское лицо. Сперва просто наметился общий контур, потом
просветлели глаза, за ними линия носа и губы. Серые
глаза-точки смотрели требовательно, словно спрашивали: кто
и зачем рассматривает то, что видеть нельзя. Мужчина
выглядел измученным, но спокойным. Как человек, потративший
все свои силы без остатка, потом сумевший сделать запредельный
рывок на остатках воли, и все-таки решить невыполнимую
задачу.
Затем перед глазами появилась двойная светящаяся спираль,
и лицо на ее фоне поблекло. В ушах появился шум
падающей воды, капель дождя и странные ритмичные всплески.
Чувство жажды притупилось, словно звук живой воды смягчил страдания
от жажды, напоил если не тело, то разум абсолютно
реалистичной звуковой галлюцинацией.
Через какое-то время иллюзия пропала. Как долго она длилась Штык
не знал. Он, в состоянии полной прострации, переставлял
ноги, не ощущая страданий ни от жажды,
ни от жары, ни от пыльного, перемешанного
с дымом, воздуха.